В начале феврале 1990 года в Москву прилетели госсекретарь Бейкер, а через пару дней канцлер Коль. Их цель, которую они скоординировали между собой, была помочь Горбачеву принять «правильное решение» по Германии. Таковым было объединение страны на условиях ФРГ при сохранении членства в НАТО. Как выяснилось по рассекреченным документам, Бейкер обещал Горбачеву, что «НАТО не должно расширять сферу своего действия» на восток. Но это устное обещание не имело статуса международной договоренности и впоследствии было «замотано» и забыто западной стороной. Горбачев даже не предпринял попыток перевести эту устную договоренность на язык формального соглашения, и по этому поводу до сих пор идут споры между историками, дипломатами, и политиками. Добрынин позже раздраженно заметил: «Горбачев и Шеварднадзе были талантливыми, но неопытными переговорщиками. Их подвела излишняя торопливость, самоуверенность и податливость на похвалы западной прессы. В итоге западные партнеры на переговорах часто обыгрывали их и обводили вокруг пальца». Горбачев опять опаздывал. Ему не удалось вовремя и напрямую выставить условия со стороны СССР насчет объединенной Германии (о нейтралитете и демилитаризации Германии, о денежной компенсации за вывод советских войск). Вместо этого он медлил, действовал наугад, надеялся на лучшее и в конечном счете сдавал одну позицию за другой. Добрынин вновь обращается к таким качествам Горбачева, как природный оптимизм, самоуверенность и беспредельная вера в то, что «ход истории» все решит и всех рассудит. По мнению Добрынина, в международных делах эти качества сослужили Горбачеву плохую службу: когда ситуация становилась все более безнадежной, он питал неоправданные надежды на то, что ему удастся, вопреки слабости своих позиций, убедить западных партнеров в правильности своих инициатив. Эта манера Горбачева проявилась, по словам Добрынина, еще во время встречи Горбачева с Рейганом в Рейкьявике в 1986 году [1223].
Ключ к поведению Горбачева на этом этапе – его взаимодействие с западными партнерами. После падения Берлинской стены администрация Буша быстро перехватила инициативу, выскользнувшую из слабеющих рук Горбачева, и стала играть активную роль в воссоединении Германии, в стабилизации положения в Европе и завершении холодной войны – как позже выяснилось, полностью на западных условиях. Громадное преимущество США состояло в том, что Западная Германия многие десятилетия была их лояльным союзником, прочно интегрированным в политические, экономические, и финансовые структуры Запада. У Горбачева кроме военной силы и угроз была только идеалистическая перестройка и обещание безопастности для всех в рамках «общеевропейского дома». Для советского лидера в тот момент было очень важно, что Буш и Бейкер действовали, по крайней мере на словах, советуясь с ним как с равным, а не играли роль победителей. В итоге, казалось Горбачеву, Буш сдержал личное обещание, данное им еще на посту вице-президента, и повел себя как понимающий и надежный партнер – в духе тех же отношений, которые еще Рейган установил с Горбачевым. В течение первых месяцев своего президентства Буш, казалось, отступил от своего слова. Но лето – осень 1989 года вернули советско-американские отношения на прежний уровень доверительности. 2 и 3 декабря 1989 года, во время встречи на Мальте, Буш и Горбачев осуществили давний замысел – наладили личные отношения, основанные на взаимном доверии и уважении, и договорились об окончании многолетней холодной войны [1224].
Даже много лет спустя при чтении рассекреченных американских документов поражаешься, насколько Буш, как до него Рейган, поверил в Горбачева как надежного партнера для окончания конфликта на западных условиях. Американцы считали, что генсеку КПСС хватит здравого смысла признать, что холодную войну выиграл Запад. Готовясь к встрече на высшем уровне, Буш 11 октября сказал генеральному секретарю НАТО и своему близкому другу Манфреду Вернеру о том, что для него главное – это уговорить «Советы», чтобы они и дальше позволили переменам в Восточной Европе и ГДР протекать свободно, без вмешательства Москвы. Когда Вернер сказал, что вряд ли Горбачев разрешит ГДР выйти из «Варшавского пакта», Буш стал размышлять вслух о том, что, может быть, ему удастся уговорить Горбачева распустить этот альянс, так как его полезность с военной точки зрения уже не имеет никакого значения. «Это может показаться наивностью, – сказал Буш, – но кто мог предвидеть те перемены, что мы с вами наблюдаем сегодня?» [1225] Трудно себе представить, чтобы кто-то из американских лидеров надеялся уговорить Хрущева, Брежнева или Андропова «распустить» социалистический лагерь и отказаться от геополитических позиций в Европе.
Другие члены команды Буша, особенно Скоукрофт и Чейни, не верили в добрую волю Горбачева и продолжали с крайней подозрительностью относиться к его намерениям. Они и многие в администрации продолжали считать СССР «империей зла», как это понимал Рейган в 1983 году. То, что советское руководство отказалось от своих геополитических притязаний, настолько не укладывалось в их представления и казалось настолько неправдоподобным, что даже через год после встречи на Мальте их терзали сомнения, которые они пытались внушить и своему президенту. Иногда им это удавалось. Даже когда Горбачев выступил на стороне США против давнего союзника СССР Саддама Хусейна, Буш в разговоре со своими советниками обещал им не терять бдительность и «не забывать о советских амбициях – получить доступ к портам в теплых морях» [1226].
Впрочем, в декабре 1989 года на Мальте между Бушем и Горбачевым царила редкая гармония: беседуя во время своей первой встречи с глазу на глаз, они почти без видимых усилий договорились по всем основным вопросам. Буш поразил Горбачева и его помощников, когда начал разговор не с обсуждения обстановки в Европе, а с жалоб на «экспорт революции» и советскую помощь Кастро и сандинистам в Никарагуа. Услышав от Горбачева заверения в том, что у Советского Союза «нет никаких планов в отношении сфер влияния в Латинской Америке», американцы вздохнули с облегчением [1227]. Когда два руководителя приступили наконец к обсуждению германского вопроса, Горбачеву представилась редкая возможность для дипломатического торга: выставить четкие советские условия по воссоединению Германии и, в обмен на согласие вывести советские войска из Восточной Германии, потребовать от Буша твердое обещание довести до конца строительство «общеевропейского дома», предполагая при этом создание новой системы безопасности и одновременный роспуск двух военно-политических блоков – НАТО