Преемники Сталина по-новому взглянули и на положение в ГДР, где курс на советизацию вызвал массовое недовольство и бегство на Запад. Еще в марте 1953 года руководство СЕПГ попросило у советских властей разрешения закрыть границы сектора с Западом и остановить бегство населения из ГДР в ФРГ. Оно также обратилось в Москву с просьбой оказать серьезную экономическую помощь [343]. Позднее, в июле, на пленуме ЦК КПСС Молотов так охарактеризовал причины, вызвавшие кризис в Восточной Германии: «Там взяли чрезмерно быстрый курс индустриализации, чрезмерно большой план строительства. Кроме этого, у них есть оккупационные расходы на нашу армию, платят репарации» [344]. Тем временем из Западной Германии продолжали поступать тревожные известия. 18 апреля Комитет информации при советском МИДе сообщил, что правительство Аденауэра «значительно усиливает пропаганду реваншизма и запугивает западногерманское население угрозой с Востока». Специалисты-международники предупреждали Президиум ЦК о том, что у Советского Союза нет никаких рычагов, чтобы помешать обеим палатам западногерманского парламента, бундестагу и бундесрату, ратифицировать Боннский и Парижский договоры [345].
Почти три месяца после смерти Сталина, новое кремлевское руководство не меняло курса в отношении Германии. Подобное промедление было вызвано, разумеется, необходимостью решать другие безотлагательные проблемы. Бои в Корее продолжали уносить жизни тысяч китайцев и корейцев и по-прежнему грозили перерасти в крупномасштабные военные действия. В самом СССР никто не мог гарантировать, что после смерти Сталина не возникнут массовые бунты на фоне глубокого недовольства и вопиющей нищеты советских людей. По словам заступившего на пост Председателя Совмина СССР Георгия Маленкова, основной задачей нового руководства было «не допустить растерянности в рядах нашей партии, в рабочем классе, в стране. Мы обязаны были сплотить свои ряды…» [346]
Молотов, снова возглавивший Министерство иностранных дел после смерти Сталина, взял на себя инициативу в корректировке политики по германскому вопросу. Необходимо было проанализировать сложившуюся в Германии обстановку и дать ей экспертную оценку. В помощь работникам МИДа в Москву из Берлина приехал Владимир Семенов. Экспертная группа, в которую входили, помимо Семенова, Яков Малик, Григорий Пушкин и Михаил Грибанов, составляла один план предложений за другим. Выступая в июле 1953 года, Молотов сказал, что «ряд фактов, ставших нам известными в последнее время, сделали совершенно очевидным, что в Германской Демократической Республике создалось неблагополучное политическое и экономическое положение, что среди широких слоев населения ГДР существует серьезное недовольство». Однако архивные материалы МИД свидетельствуют, что все эти специалисты во главе с самим министром спорили по частностям, не посягая на основы советского подхода к Германии [347]. Семенов, как наиболее информированный участник обсуждения, взял на себя смелость внести предложение о том, что Советскому Союзу следует отменить оккупационный статус ГДР и подписать с Ульбрихтом «договор о дружбе, сотрудничестве и взаимопомощи» [348]. Никто из присутствовавших на обсуждении экспертов, однако, не решался указать на главную причину кризиса в ГДР – политику «форсированного строительства социализма», которую проводил с разрешения Сталина Ульбрихт в Восточной Германии.
Записей рабочих обсуждений в МИДе не велось или они не сохранились. Судя по косвенным данным, Молотов считал, что мирные переговоры по Германии – это игра с Западом с нулевой суммой. Он согласился с Семеновым, который предлагал создать более благоприятные условия для социалистического строительства в ГДР, сократив репарации и прочие экономические обязательства страны перед СССР [349]. 5 мая Молотов вынес на заседание Президиума предложение о прекращении выплат репараций ГДР к 1955 году. Вместе с тем глава МИДа был категорически против того, чтобы закрывать границу сектора в Берлине, как это предлагалось руководством ГДР [350].
Внешне казалось, что в руководящей тройке отвечавших за международные дела (Молотов, Маленков и Берия) почти нет разногласий. На деле за фасадом показного единства зрело острое соперничество. После смерти Сталина Лаврентий Берия стал руководить Министерством внутренних дел, соединившим в себе функции разведки и двух ветвей тайной полиции, которые ранее конкурировали между собой. Таким образом, все спецслужбы, пограничные войска и многое другое, на чем держался до сих пор сталинский режим, оказались в руках одного и крайне опасного человека. При МВД Берия создал «мозговой центр», который с фантастической продуктивностью начал генерировать для него политические инициативы – как в области внутренней политики, так и в сфере международных отношений. Для начала Берия дистанцировался от кровавого наследия Сталина и особенно его последних кампаний – против евреев-космополитов и «кремлевских врачей». Мало-помалу он начал доводить до сведения высшей партийной элиты, многие члены которой умудрились сохранить веру в непогрешимость вождя, что именно Сталин инициировал и направлял террор. В Президиуме ЦК он искал поддержки у Маленкова и Хрущева, видимо надеясь со временем от них избавиться. Молотов, пользовавшийся громадным авторитетом среди партийных кадров в связи со своей внешнеполитической деятельностью, представлял собой главного конкурента Берии. Поэтому могущественный шеф тайной полиции начал активно вторгаться в сферу внешней политики [351].
Каковы в то время в действительности были взгляды Берии по германскому вопросу, судить трудно. В своем дневнике, в записях, сделанных более десяти лет спустя описанных событий, Семенов пришел к выводу, что и Берия, и Сталин – оба относились к ГДР как к заложнице в борьбе за всю Германию. Берия «захотел обострить эту борьбу летом 1953-го» [352]. Как вспоминает Анатолий Судоплатов, видный сотрудник советских спецслужб в сталинские времена, Берия вызвал его «перед самым Первомаем» 1953 года и поручил ему подготовить «секретные разведывательные мероприятия для зондирования возможности воссоединения Германии». Он заявил Судоплатову, что «нейтральная объединенная Германия с коалиционным правительством укрепит наше положение в мире…» Согласно этому замыслу ГДР должна была стать автономной областью в составе объединенной Германии. «Берия намеревался, не информируя Молотова и МИД, использовать свои разведывательные контакты для неофициальных подходов к крупным политическим фигурам в Западной Европе» [353]. Остается неясным, собирался ли Берия устанавливать неофициальные каналы связи с влиятельными кругами в США и социал-демократами в Западной Германии.
6 мая Берия направил Маленкову, Молотову, Хрущеву, Булганину, Кагановичу и Ворошилову доклад, в котором содержались сведения МВД о катастрофических масштабах бегства из ГДР: с 1952 года территорию Восточной Германии покинули 220 тыс. человек, в том числе более 3 тыс. членов СЕПГ и Союза свободной немецкой молодежи. Впервые в отчете Берии вина за массовый исход населения возлагалась на руководство ГДР и его ошибочную политику. Берия выдвинул предложение поручить Советской контрольной комиссии в ГДР выработать рекомендации для сокращения числа беженцев «с тем, чтобы дать необходимые советы нашим немецким друзьям» [354].
В этот момент Ульбрихт совершил оплошность.