Советские представители в Германии продолжали слать доклады, в которых упрекали Ульбрихта и партийно-административные органы ГДР в отсутствии политической воли, критиковали их за бездействие во время беспорядков [377]. Но подобная критика уже не встречала понимания и поддержки у советского руководства. Хрущев уважал Ульбрихта и считал его хорошим, надежным коммунистом. Еще важнее было то, что и Хрущев, и Молотов заявили на пленуме ЦК, что идея о «единой миролюбивой Германии» является частью заговора, который готовил Берия. Хрущев сообщил, что Берия показал себя в германском вопросе «как провокатор, как не коммунист. Принять его предложения значило бы, что 18 миллионов немцев отдать под покровительство американцев… Как может нейтральная демократическая буржуазная Германия быть между нами и Америкой? Возможно ли это? Не надо скрывать, что с нами дружба капиталистических буржуазных государств определенная… Берия говорит, что мы договор заключим. А что стоит этот договор? Мы знаем цену договорам. Договор имеет свою силу, если подкреплен пушками. Если договор не подкреплен, он ничего не стоит. Если мы будем говорить об этом договоре, над нами будут смеяться, будут считать наивными». Большинство высших советских и партийных работников, присутствовавших на пленуме, встретили слова Хрущева аплодисментами. Многие из них воевали с гитлеровской Германией и разделяли убежденность Хрущева в том, что воссоединение Германии на «буржуазной» основе обесценит победу в Великой Отечественной войне. Другие считали Восточную Германию главным военным трофеем, а ее промышленность – ключевым придатком к военно-промышленному комплексу СССР. От имени представителей советского атомного проекта выступил его руководитель Авраамий Завенягин, сообщивший Пленуму о том, что «в ГДР добывается много урана, может быть, не меньше, чем имеют в своем распоряжении американцы. Это обстоятельство было известно Берии, и он должен был сказать Центральному Комитету, чтобы эти соображения учесть». Речь шла о советском урановом проекте в Саксонии и Тюрингии под кодовым названием «Висмут» [378].
Новые веяния немедленно отразились на политике и умонастроениях советских властей в ГДР. Влияние Молотова на внешнюю политику СССР выросло, а прежние инициативы Берии и Маленкова, и не только по германскому вопросу, но и по Югославии и Австрии, были дезавуированы [379]. Президиум ЦК решительно отклонил предложение Семенова снять Ульбрихта со своего поста и отстранить секретариат партии от государственных дел как «не справившийся». Молотов даже заявил, что «Семенов качнулся вправо». Почувствовав перемену ветра, Ульбрихт начал расправляться со своими соперниками в Германии. Еще во время июньских событий Советская контрольная комиссия высоко оценила действия членов Политбюро СЕПГ Рудольфа Гернштадта и Вильгельма Цайссера. Последний был министром госбезопасности ГДР. По мнению одного из историков этого вопроса, «если бы не помешал эпизод с Берией, [эти люди] бы успешно оттеснили Ульбрихта от власти». Однако теперь, в новой ситуации, советское руководство благосклонно отнеслось к устранению Гернштадта и Цайссера после того, как Ульбрихт обвинил их в том, что им покровительствовал Берия [380].
На смену позиции Кремля повлияло также и поведение американцев во время восстания в Восточной Германии. Средства массовой информации Соединенных Штатов активно освещали демонстрации протеста, снабжали жителей Восточного Берлина продуктами питания, кроме того, стали настаивать на проведении «свободных выборов» как на предварительном условии для воссоединения Германии. В то же время ни Соединенные Штаты, ни другие западные державы не планировали оказывать помощь восставшим немцам военной силой, поскольку это означало бы войну с Советским Союзом. Даже если Запад, как в это верили многие в советском МИДе и разведке, действительно готовился к определенному «дню икс» в ГДР, руководители западных стран понимали, что их возможности для действий весьма ограничены [381].
После ареста Берии и беспорядков в Восточной Германии все «мирные инициативы» на европейской международной арене, как и сам «новый курс», заглохли. В самом деле, сократить вооруженные силы в Европе было нельзя без решения германского вопроса путем переговоров. Эту головоломку руководители СССР не смогли решить в течение последующих 35 лет. Приход к власти Хрущева, удержание Ульбрихтом власти в ГДР и свертывание «нового курса» похоронили реальную возможность пересмотра политики СССР в отношении Восточной Германии. Миллионам немцев пришлось еще тридцать пять лет жить под властью Ульбрихта и его преемников, в отрыве от своих соплеменников и родни в западных земелях и в ожидании чуда, которое позволит им обрести единую, суверенную и свободную Германию.
Глава 4
Борьба в Кремле и «мирное сосуществование», 1953–1957
Примерно в конце 1955 года Молотов поручил одному из своих сотрудников найти в произведениях Ленина цитату, где бы говорилось, что наивность в вопросах внешней политики хуже преступления.
Очевидно, эту цитату предполагалось использовать против Хрущева.
Я хочу со всей решительностью, на какую только способен, заявить, что позиция Молотова в этом вопросе является неправильной, глубоко ошибочной и не соответствующей интересам нашего государства.
После смерти Сталина новое кремлевское руководство начало поиски «новой» внешней политики, которая бы помогла вернуть им возможности и пространство для дипломатического маневра, утраченные с началом холодной войны. На XX съезде КПСС, состоявшемся в феврале 1956 года, советское руководство отказалось от сталинского лозунга о неотвратимости наступления нового периода войн и революций. Было признано, что в современную эпоху имеется реальная возможность предотвращения третьей мировой войны, а значит, и возможность долговременного «мирного сосуществования», иначе говоря, мирного соревнования «капиталистической и социалистической систем».
Однако разрядки напряженности в отношениях между Востоком и Западом так и не произошло. Холодная война вновь начала набирать обороты. Обе стороны по-прежнему относились друг к другу с подозрением и опаской. В мемуарах отдельных советских деятелей тех