Противники Хрущева обвиняли его в нарушении принципов коллективного руководства, создании своего культа личности и единоличном принятии решений в международных и других делах. Молотов осудил заявление Хрущева в интервью газете «Нью-Йорк таймс» в мае: «Мы считаем, что если Советский Союз сможет договориться с Соединенными Штатами, то тогда нетрудно будет договориться и с Англией, Францией и другими странами». Пока существует империализм, возразил Молотов, следующую мировую войну можно лишь отсрочить, но не предотвратить. А если договариваться с США, то как быть с ленинской политикой использования противоречий в лагере империалистов? К тому же, продолжал свою критику Молотов, тезис Хрущева «игнорирует все остальные социалистические страны. Нельзя игнорировать ни Китайскую Народную Республику, ни Польшу, ни Чехословакию, ни Болгарию». Помимо критики по вопросам внешнеполитической доктрины, Молотов отметил грубость и некультурность Хрущева, его неумение «соблюдать достоинство перед иностранными буржуазными деятелями» [488].
Противникам Хрущева дал отпор Микоян. Он напомнил о недавних событиях в Польше, Венгрии и Египте и пришел к заключению, что успешное разрешения кризисных ситуаций в этих странах стало возможным не только благодаря единству советского руководства, но и смелости и решительности Хрущева. Микоян обвинил Молотова, Маленкова и Кагановича в том, что они выступали с узкоэкономических позиций против развития торгово-экономических отношений с социалистическими странами Восточной Европы, а также Австрией и Финляндией. Иначе говоря, они возражали против экономически невыгодных сделок, игнорируя политический смысл этих торговых отношений. Хрущев же прав, оправдывая субсидии этим странам жизненными интересами безопасности СССР. «Надо подвести экономическую базу для нашего влияния на Австрию и укрепления ее нейтралитета, чтобы Западная Германия не была [экономическим и торговым] монополистом в Австрии». То же самое, говорил Микоян, приходится делать и с советским блоком: «Если сегодня оставить без заказов [на закупки] Восточную Германию и Чехословакию, так весь социалистический лагерь трещать будет. Кому нужен такой лагерь, если мы не можем обеспечить заказами. Вопрос ведь стоит так: или бесплатно кормить рабочих ГДР, или заказы дать; или же в другом случае вовсе потерять ГДР» [489].
Многие из делегатов пленума ЦК в душе были близки консервативным взглядам Молотова. Партийно-государственные элиты страны не верили в разрядку напряженности с западными державами: значительная часть этих людей, никогда не покидавших СССР и выращенных в страшном сталинском инкубаторе, придерживалась более милитаристской и жесткой линии, чем гораздо более информированные члены Президиума. Даже критикуя вслед за Хрущевым и Микояном догматизм Молотова и ошибки внешней политики Сталина, большинство делегатов на самом деле думали и говорили на сталинском идеологическом языке, и когда шла речь о международных делах и по вопросам военной безопасности. Но почему же тогда это большинство поддержало Хрущева? Часть делегатов опасалась, что если победят Молотов и Каганович, то «опять польется кровь», вернется террор. К тому же устранение от власти сразу целой группы членов Президиума означало, что назначенцев Хрущева ждет продвижение по службе. Один из выступавших выразил свое неудовольствие Молотовым, который до сих пор видит всех сталинских выдвиженцев «в коротких штанишках» [490]. Среди тех, кто сменил членов «антипартийной группы» на руководящих постах в ЦК КПСС, был и Леонид Брежнев. Будущее показало, что Президиум нового состава, избранный после июньского пленума 1957 года, оказался весьма посредственным – новые люди у власти по всем статьям уступали представителям старой гвардии по энергии, политическому таланту, образованию и кругозору [491]. Однако с точки зрения Хрущева, у этих новых членов было одно положительное качество: это были его назначенцы и он полагал, что они целиком зависят от него и не подведут. Как многие властители до него и после, Хрущев недооценивал хитрость и силу посредственности.
В октябре 1957 года Хрущев внезапно отправил в отставку министра обороны маршала Георгия Жукова – своего главного сторонника в схватке с «олигархами» Президиума. Чтобы узаконить свои действия, Хрущев провел внеочередной Пленум ЦК КПСС. Стенограмма пленума, проходившего 28–29 октября 1957 года, не позволяет в полной мере пролить свет на неизвестные подробности всего дела. Однако эти материалы явно указывают на то, что у Хрущева были некоторые основания подозревать Жукова, а вместе с ним и начальника ГРУ Сергея Штеменко, в «темных делах» за спиной первого секретаря – по крайней мере, Хрущев мог считать эти основания вескими в ситуации острой борьбы за власть после выступления «антипартийной группы». Впрочем, вероятнее было то, что службы госбезопасности докладывали Хрущеву о Жукове то, что ему хотелось о нем услышать. Главная причина, видимо, крылась в том, что волевой «маршал победы» пользовался гораздо большим уважением в народе, чем Хрущев. Перечень претензий Жукова, оглашенный на пленуме, говорит скорее о наспех собранном компромате. Незадолго до снятия Жуков вместе с новым министром иностранных дел Андреем Громыко внес на рассмотрение Президиума предложение о необходимости принятия американского плана «Открытое небо» о свободной аэрофотосъемке над территорией США и СССР. Министр обороны был убежден, что если Советский Союз примет идею Эйзенхауэра, то американцы от него обязательно откажутся, так как не ждут от Москвы такого шага. Все это, по его мысли, должно было принести дополнительные очки Москве в пропагандистской борьбе с Западом. На октябрьском пленуме Хрущев припомнил этот эпизод и повернул его против Жукова. Якобы тот был готов допустить слабину и принять «наглые, совершенно неприемлемые предложения» американцев. Распалившись, Хрущев поведал пленуму, что Жуков на Президиуме якобы говорил: «Нам выгодно принять предложения американцев, нужно разведать их объекты, чтобы нанести удар…» Получалось, что Жуков был виноват одновременно и в сдаче оборонительных позиций врагу и в излишней агрессивности! [492] Так борьба за власть в Кремле погубила многообещающее дипломатическое начинание, способное затормозить гонку вооружений.
Помимо сфабрикованных обвинений против Жукова, выступления на пленуме содержали высказывания, весьма ценные для понимания хода мыслей и рассуждений высшего партийного и военного руководства СССР. Хрущев стремился показать делегатам пленума, особенно военным, что это он, а вовсе не Жуков, лучше знает, как сочетать мирное дипломатическое наступление с наращиванием оборонного потенциала [493]. Как ни терзали некоторых советских военачальников сомнения по поводу