– Ну-ну.
С локацией Тупоушко справился быстро, заменив сгоревшую лампу 6Ж4П на новую. Это был последний пентод высокой частоты в ЗИПе, но ничего, до Севастополя хватит с гарантией, а там получим новые. Он поставил на место кожух, покрашенный скучной приборной краской, и проверил работу локации на разных диапазонах.
– Готово, товарищ командир, работает как новая.
Командир прислонил лицо к тубусу и изучал обстановку. Локация работала прекрасно, но осадочек остался, за грудиной зарождалось легкое чувство тревоги.
Покраску судна закончили досрочно, Тупоушко еще докрашивал алой киноварью звезду на трубе, а боцман уже докладывал командиру:
– Покраску закончили, можно проверять.
Командир обошел судно, придраться особо было не к чему.
– Ну что, боцман, молодец, давай фамилии на поощрение.
– Товарищ командир, тут такое дело, в общем, нужно бы Тупоушко поощрить, просто зверь, за десятерых вкалывал. Считай, один полпарохода покрасил.
– Тупоушко так Тупоушко, – неуверенно ответил командир, за грудиной шелохнулось.
Утренние сумерки – время особое: вахта подходит к концу, потихоньку начинает ослабевать настойчивое желание поспать, скоро подъем, завтрак, а там и смена вахты. Судно втягивалось в пролив Карпатос, темные очертания острова Родос, еще не обласканного утренним солнцем, казались неприветливыми. Первые вырвавшиеся из-за горизонта лучи, освещая темные нагромождения острова, медленно окрашивали его зеленью. Штурман зевнул и передернулся.
– Красотища.
Небольшими белыми стайками на изумрудном ковре острова примостились рыбацкие деревеньки. Солнце вставало все выше, и краски становились все ярче, море заиграло бирюзой. Впереди по курсу в беспорядке разбросанные, словно игральные кости по зеленому сукну, острова Южные Спорады. Залюбовавшись, штурман чуть не прозевал подъем. Он взял микрофон и включил судовую трансляцию.
– Доброе утро! Сегодня 22 марта, среда, судовое время 7.00. Судно вошло в Эгейское море. Погода: ветер северо-западный, 5 метров в секунду, море 2 балла, видимость 10 миль, температура воздуха 12 градусов.
После завтрака на мостик поднялся командир.
– Штурман, ты мою зажигалку не видел?
– Вы ее вчера в гидрографической лаборатории оставили.
– А посчитай-ка, когда мы подойдем к Дарданеллам.
На всякий случай озадачив штурмана, командир прошел в лабораторию. Штурман рассеянно тыкал измерителем в опостылевшую карту, он и так мог сказать, когда точно судно будет в турецких проливах. Из состояния задумчивого пофигизма его вывел командирский рев:
– Б…!!!
Он не просто орал, орал с подвыванием. Была в этом крике и скорбь, и боль, и отчаяние, правда, было это безадресно, потому как «б…» на флоте – это не существительное, а неопределенный артикль, и относился этот крик души скорее к общей ситуации.
Штурман заскочил в лабораторию и тут же понял, что никак по-другому на увиденное среагировать было нельзя. Так и не прикурив, командир в ступоре уперся взглядом в переборку, на которой находились эхолоты. Глубоководный был выкрашен ядовитой зеленью, промерные – в розовый с голубыми поперечными полосками.
– Начальника лаборатории сюда!
Началось дознание, плавно переходящее в погром. Через час, когда уже была искалечена не одна судьба, выявили виновника.
Тупоушко понуро переминался с ноги на ногу и, пропуская мимо ушей пламенную командирскую речь, старательно сдобренную дополнениями штурмана и начальника лаборатории, отрешенно бормотал:
– Ну ведь красиво же…
К вечеру весь экипаж обсуждал экспрессионистскую выходку навигатора. Командир начинал привыкать к чувству беспокойства, прочно поселившемуся у него за грудиной. Следующий день прошел спокойно, и ночь была без происшествий. Утром после сдачи вахты штурман решил обойти заведование, все радовало, насвистывая под нос «Арлекино, Арлекино…», он спустился в гиропост. Через секунду, грохнув наотмашь железной дверью, с воплем: «Убью гада!» – он вылетел на палубу. С ходового мостика с интересом наблюдали за разворачивающейся драмой. Штурман со шваброй наперевес, грозно вереща, гонял по шкафуту Тупоушко. Тот умело уворачивался, грамотно используя элементы корабельной архитектуры. Штурман, искренне убежденный в том, что его дело правое, подбирался все ближе к навигатору. Возмездие могло настигнуть начавшего уставать Константина Федоровича в любую секунду, и командир решил вмешаться:
– А ну прекратить! Что там у вас еще стряслось?
Метнув швабру в убегающего навигатора, штурман отдышался, задрал голову и крикнул:
– А вы в гиропост загляните!
В груди заломило, командир во главе представительной делегации спустился в гиропост. Картина впечатляла: оба гирокомпаса «КУРС-4» были выкрашены в игриво-желтый цвет, а трафаретом на них были набиты розовые слоники. В дверном проеме послышалось робкое бормотание Тупоушко:
– Так же ведь красивей…
Командир шуметь не стал, а рассудительно подытожил:
– Только больная птица гадит в своем гнезде. Доктора ко мне!
Он решил озадачить эскулапа на месте преступления, чтобы, так сказать, острота восприятия помогла с диагнозом. Доктор явился незамедлительно, для солидности прихватив сумку санитара СМВ.
– Слушай, док, похоже, у нас Тупоушко того-этого. Как думаешь?
Доктор поправил на плече брезентовую сумку и поскреб затылок.
– Тяжелый случай, понаблюдать надо.
– Ну понаблюдай, понаблюдай, только недолго, а то этот Пикассо недоделанный скоро нас раскрашивать будет.
Доктор взял с места в карьер, затащил навигатора в амбулаторию и повел медосмотр. Взвесил, измерил рост, заглянул в глаз и, зачерпнув горсть витаминов из большой железной банки, заставил их съесть. Когда Тупоушко перестал хрустеть желтыми шариками военно-морских витаминов и морщиться, доктор приступил к сеансу психотерапии, пытаясь завязать беседу:
– Федорыч, а везет нам в этот раз с погодой. Возвращаемся как по асфальту.
Тупоушко внутренним чутьем понимал, что если доктор говорит о погоде, а не о болезни, – дело дрянь, и в диалог предусмотрительно не вступал. Контакта не получалось, и доктор, хоть и был прижимист, решился на ход конем:
– Константин Федорович, а давай по пятьдесят грамм, у меня чистый медицинский.
Тупоушко отрицательно покачал головой. Это был тревожный симптом.
Ночью Тупоушко взяли с поличным, когда он протирал кожаное командирское кресло растворителем и собирался покрыть его лаком. Это уже не лезло ни в какие ворота, на святое покусился – на командирское кресло! У него были изъяты: флейцевая кисть, поллитровая банка с лаком яхтным полуглянцевым, бутылка уайт-спирита и ветошь. Взятый на горячем навигатор не оправдывался, только рассеяно бормотал:
– Ну ведь красиво было бы…
Командир растирал ладонью ноющую грудь, презрительно покосился на нарушителя и зло процедил:
– Готовился, аспид.
Океанографическое судно, сияя в утренних лучах солнца, как пасхальное яйцо, входило в турецкие проливы. Доктор, прихвативший для солидности справочник А.И. Воробьева по практической шизофрении, докладывал командиру:
– Так что и выходит либо гебефреническая шизофрения, либо биполярное аффективное расстройство.
– Не зли, пилюлькин, попроще