О, родина моя былая, сказочная, до слёз дорогая, ныне уже не существующая в яви – лишь в снах моих, да в озарениях памяти и тоски моей жива ещё она…
* * *
Белка бегает по еловым лапам, как по зелёным этажам. Те только чуть-чуть покачиваются. А у белки хвост, что веничек рыжий, только помахивает им…
На одной ёлке позавтракала, на другой – пообедала, на третьей – поужинала, только шишки брызжут. А на четвёртой ёлке спать улеглась – благодать!
* * *
Странный житель Земли – крохотный чёрный паучок шустро бегает по этой странице. Я дунул на него, и он стремительно рванулся укрыться под блокнотом. Так быстро скрылся, что поразила меня скорость этого крохотного существа. Значит, почувствовал угрозу. Как он мог почувствовать, чем, если он весь чуть больше булавочной головки? Чудо природы! А ведь мне стоило чуть шевельнуть пальцем – и этого бойкого маленького существа вмиг не было бы на свете…
* * *
Состояние твоей руки (т. е. тебя самого) мгновенно передаётся всей колодезной цепи, лишь только возьмёшься за ручку ворота. Нервность твоя, или слабость, или сила, уверенность, бодрость, радость, восторг – всё отзывается в железной цепи!
Мгновенно! Вот тебе – и железо!..
* * *
25 октября 1983 г. в ветреный солнечный вечер налетела вдруг из-за Двиницы туча, и посыпал, завихрился, зашумел первый снег. Было очень красиво: из мутной желтизны вечера – вихри белого снега! Моментально забелели крыши, а снег всё нёсся и нёсся, плотно заполняя собою всю нашу улицу.
* * *
Вот чудо: выстывшие на морозе до сиреневой бледности тонкие ветки калины покачивали над сугробом ярко-красные, свернувшиеся от холода кисти ягод, похожие издалека на язычки пламени. В метели они то меркли, то жарко вспыхивали вновь, и метель не могла их погасить…
* * *
Учёные заметили, что, переходя из уст в уста, наименьшим переделкам и обработкам подверглись за века те из народных песен, сказок, пословиц и загадок, что относились к обрядовым и были связаны со сменой времён года, а значит, и с полевыми работами, время для которых чётко закреплялось: «Не отсеялся до Бориса (2 мая), с Бориса сам боронися, а не то и на Афанаса (18 января) не поешь хлеба на Спаса (1 августа)».
Положение солнца регулировало жизнь. Такие праздники, как Овсень и Коляда, посвящались зимнему солнцевороту, Красная горка и Семик (седьмой четверг Пятидесятницы перед Пасхой) – весне, праздник Купалы был установлен 24 июня, когда солнце проявляет наибольшую плодотворную силу.
Главным праздником весны была Красная горка (с Фомина воскресения до Вознесения). На обтаявшем холме водились хороводы, изображающие движение солнца по небу.
Зима, смерть изображались в виде соломенного чучела, оно выносилось в поле и сжигалось либо топилось в реке. В некоторых местностях это чучело называлось – Кострома.
Восклицание весны совершалось так: в начале марта пеклись из теста жаворонки, дети с ними в руках влезали на деревья, крыши и оттуда выкликали:
Весна, весна красная!
Приди, весна, с радостью,
С великой милостью,
С хлебами обильными!
Это, ясно, бывало в народе. А что пели за столом у киевского князя? Пели «Славу»… «Чтобы нашему государю не стареться, его светлому платью не изнашиваться, его добрым коням не изъезживаться, его верным слугам не измениваться. Чтобы правда была на Руси краше солнца светла. А эту песню мы хлебу поём, хлебу честь воздаём». После каждого пожелания следовал припев: «Слава!»
Так что всегда, неизменчиво и постоянно люди жаждали: Солнца, Правды, Хлеба».
* * *
Марья по первому заморозку, по инею (не терпится!) уже на чунках [санках] возит от поленницы в поле к своему домику дрова. Тащит на чунках ношу дров, а за чунками следом бредёт марьин кот.
Туда-сюда, и кот целый день за чунками ходит…
* * *
Весна. Март. Снег ползёт с крыш. Марья бродит около своего домика: дровишки возит на санках, лопатой что-то скребёт у крылечка.
На ней серая фуфайка, серый платок, валенки в галошах. Но вот она выходит на крыльцо в чёрной фуфайке и в зелёном платке. Это значит, что она пошла «гулять», то есть проведать (может, в десятый раз сегодня) Н. Лицо красное, щурится, идёт, палкой щупает тропку – худо видит, а надо, обязательно надо всё видеть вокруг и знать, кто как живёт…
Марья поутру уходит с таркой за молоком, а серый кот садится на боковину крыльца и ждёт хозяйку. Марья приходит, моет тарелочку, наливает в неё парного молока… Кот смотрит на все эти приготовления, недвижимо сидя на крыльце, а когда Марья подставляет перед ним тарелочку, благодарно вскидывает на неё свой зелёный взгляд и с большим достоинством, не торопясь, лакает из тарелочки свежее молоко.
И так – каждое утро, в один и тот же час, на одном и том же месте на боковине крыльца…
* * *
Он живёт той жизнью, которая после себя не оставляет людям никакой памяти – ни доброй, ни худой, но зато живёт он в своё удовольствие. То есть только для себя и – на природе.
А ведь он умеет очень многое: столярить, слесарить, мастерить, обращаться с машинами, с разными техническими новиками. Но опять-таки – лишь для себя. Живёт на хуторе, один. «В люди» вылезает редко.
Что за жизнь?..
* * *
Девочка – уже девушка – вплела в свою русую косу зелёную мяту с фиолетовыми (сизыми) цветочками. Лето. Деревня. Девушка босая, в лёгком платьице, и в косе её благоухает мята.
Какая красота жизни и природы.
* * *
Пастухи из ворот фермы направляют коровье стадо в зелень пастбища. Горит ветреное утро. И кое-кому кажется, что работа пастухов очень проста, даже примитивна. Но вглядись в озабоченность пастушьих лиц и поймёшь, что работа эта извечна, как мир, и необходима, как долг, и тяжела, как жизнь.
* * *
Г. окучивает в Петряеве материнскую картошку. Её огнетает тяжёлая дума… Что же творится у неё в доме? Муж опять в запое… Опять пропита мужиком зарплата. Семья кормится (красавица дочь и сын) на её скромный заработок… Страдания удивительно доброй, работящей и красивой женщины. Красота опадает от горя…
Что за чертовщина творится в мире? Мужик жрёт водяру беспросветно, а жена страдает!..
* * *
Вон вижу седого В. Он – неразумное, но серьёзное дитя жизни. Этим он и хорош, и