Да когда такое вообще было?
— Это ты прости. Садись, — говорю помощнику, указывая на стул, а Петро бледнеет еще сильнее. — Думаешь, я тебя наказывать буду? Да когда я наказывал ни за что?
— Никогда, Ваша Светлость. Но все бывает в первый раз! — выпаливает он, но все же садится.
Ага, в первый раз. Это точно.
— Ты мне лучше расскажи, как дела обстоят в доме, — говорю ему, ибо с этой беготней о половине дел забыл.
— Без леди Оливии хуже, — едва только рот открывает, мне уже хочется выть волком на луну.
Ну почему первое имя, которое он вспоминает, принадлежит женщине, которая и так всю мою кровь не то выпила, не то отравила?
— Вы злитесь на меня, господин? — считывает Петро.
— Не на тебя.
— На леди Оливию? За то, что она теперь сама по себе, без вас?
Да он издевается…
— Она не сама по себе. Там есть научители, — просвещаю Петро и надеюсь, что он это запомнит и больше не сморозит глупости. Должен запомнить.
— Значит, вы ждете, когда леди оступится и попросит вас о помощи? — с какой-то странной надеждой в глазах смотрит на меня рыжий.
— Вижу, ты и сам этого хочешь.
— Было бы славно. Мне понравилось ей служить в пригороде, — отвечает он.
— А до этого не нравилось?
Молчит.
— Говори, как думаешь. Даже если это непринято, — прошу Петро, и он, немного засмущавшись, начинает:
— Раньше леди Оливия странная была. Сама в себе, слуг гоняла. А как леди Люция появилась, она сразу изменилась. Вы же сами за ней присматривали, пока она в учениках лекаря была. Наверняка видели, как ее глаза горят, — лепечет рыжий, а я то и дело стараюсь ничего больше случайно не сломать. А хочется. — Вот такую хозяйку в дом вернуть бы хотелось. Когда ей служишь, будто великое дело делаешь, господин. Но вряд ли леди захочет вашей помощи.
Как серпом по… Горлу.
— Почему?
— Это уже мне невдомек, но чуйка никогда не подводит. Не вернется наша хозяйка, господин. Она теперь птица с большими крыльями, пусть еще и не расправила их до конца. А подрезать их, лишь бы в клетке сидела, нечестно, — выдает мне Петро, а я диву даюсь тому, как складно он может говорить, когда надо.
— Говоришь, дать ей свободу? — так и хочется спросить его, но запрещаю сам себе.
Докатился, что советов о женщине спрашиваю. Хотя…
— Не подрезать ей крылья говоришь?
— Обрезать-то можете, но нужна ли вам несчастная наседка? Мне бабушка говорила, что счастье любимого человека, даже если он далеко, дороже, чем собственное ценой печали возлюбленной. Любовь должна быть справедливой.
— Не заговаривайся, Петро. — выхожу из себя, ибо это «возлюбленной, любовь», нашел, кому адресовать.
— Простите! — Тут же кланяется рыжий.
— Не за что тебя прощать. Это я погорячился, — вновь беру себя в руки и понимаю, что пытать этого молодца дальше нет смысла.
Сутками можно гадать, но решить я должен сам. Хотя и решать тут особо нечего.
Подрезать крылья, сделать несчастной? Могу. А надо ли?
Наследника она не подарит, я только измучаю еще больше женщину, которую когда-то клялся оберегать. Тогда ни я, ни она не знали, чем обернётся подписанный контракт.
Боги слишком жестоки, так играя с жизнями. А может, это мое наказание за те жизни, которые я отнимал в боях? Не знаю.
Но Оливию нужно отпустить. Только как это сделать?
— Хозяин, а позволите спросить?
— Спрашивай, Петро, — устало отвечаю ему.
— Почему вы так хотите вернуть леди Оливию, когда в последние полгода искали способ как можно мягче с ней все остановить?
— Ты и это заметил?
Рыжий жмет плечами, как бы говоря: глаза есть, а рот умею держать закрытым. Конечно, он видел. От него я и не скрывал, это я сейчас стал каким-то слепым.
— Хороший вопрос, Петро, только ответа у меня нет, — говорю ему, ибо те варианты, что подкидывает сознание, не могут быть правдой.
Никогда... За всю свою жизнь я никого не любил. Не мог. Физически. Потому и пошел на договорной брак, обрисовав с самого начала все условия и детали. И сейчас то, что я чувствую — это никак не любовь.
Азарт, охота, мания контроля. Все что угодно — что способно вызывать помутнение рассудка и бессонницу. И раз уж так сложилось, то нужно леди Оливию отпустить. На все четыре стороны.
Отдам ей долг последним делом, а потом… Потом все вернётся на свои места.
В конце концов, что в ней есть особенного, кроме упрямства? Кроме горящих глаз, кроме ее нового запаха и жарких речей? Кроме той энергии, которая сшибает с ног хлеще лавины… Гоблины! И как ее выкинуть из головы?
За восемь лет ни разу не испытывал к ней ничего, кроме благодарности за ее старания и труд, а тут... Бессоницы и приступы гнева вместо обеда, ужина и завтрака. Из-за кого?
Из-за женщины, которая только пару месяцев назад душила обострившейся «любовью», мольбами о нежностях и чрезмерным вниманием, нарушая все наши договоренности. Я искал способ ее остудить, так почему сейчас, когда она остыла... Гоблины!
Я ей не верил, думал, очередная игра, но нет... В ее ясных карих глазах я видел свой приговор!
«Забыла и славно», — так должно быть. Я ведь сам к этому и шел, так чего теперь на стену лезу? Я убедился, что она в своем уме, пусть идеи ее до безобразия опасны, и должен отпустить.
Пора прийти в себя, пока опять ее не ранил. Но, бездна, почему?
Азарт! Это все азарт и только!
Надо взять себя в руки, нужно вспомнить про свои первостепенные задачи, а не носиться за той, от кого сам же избавился. Должен, бездна меня возьми!
— Ступай, отдохни, — отпускаю Петро, и едва он отворяет двери, как застывает.
— Господин… К вам тут… — шепчет он, и я, оторвав тяжелый взгляд от чашки ледяного чая, смотрю на дверь.
Ага… А вот и задача…
Глава 36. Как чума
Оля-Оливия:
Выхожу из палаты с легким сердцем — подростку Тиму заметно лучше. Еще пара дней, и сможет вернуться к нормальной жизни.
Приятно видеть, как румянец