Смотрю на господина во все глаза, искренне пытаясь понять его мотивы, он улыбается еще раз, а в серых почти выцветших глазах еще больше печали.
— Вы верно думаете, госпожа. Я бы очень хотел, чтобы вы продолжили свое дело… Но также понимаю: правы те, кто говорят, что ваша жизнь не менее ценна, чем те жизни, что вы спасаете, рискуя собой и своим положением. Уж точно ценнее моей, если вспомнить количество прожитых лет, — грустно говорит он, а затем, кивнув на прощание и попросив потратить «мешочек» с умом, медленно выходит в коридор, где его уже ожидает та четверка охранников.
Минута, вторая, пятая, дом пустеет медленно, а я отчего-то хочу сохранить в памяти этот добрый и благодарный взгляд старика, его печальную и в то же время светлую улыбку, а потом долго смотрю вслед уезжающей карете и всадникам, пока они не превращаются в подобие луны и звезд на небе — такие крохотные.
Тихо, с какой-то легкой грустью на сердце возвращаюсь в дом, который по словам лекаря мы можем использовать еще в течение нескольких дней, и понимаю, что во взгляде старика точно было что-то еще.
Что-то, чему я не придала значения вовремя. А теперь вот все решаю, уж не надоумил его кто-то сунуть мне мешок и сказать бросить свое дело? Кто-то вроде лорда Кайрона, чью энергию я отчасти уловила в момент, когда пришла в комнату больного.
Туда и стремлюсь вернуться, даже влетаю и вновь осматриваю все, что можно. Энергии уже нет, а вот штора у того самого окна, на которое на секунду покосился Дайм, немного сдвинута. Значит, не показалось? Значит, этот дракон все еще где-то рядом? Или… Не он?! Ведь аура была и знакомой одновременно, и нет…
Голова начинает трещать от мыслей, как вдруг раздается громкий крик наставника Бартона.
— Леди Оливия! Оливия! Сюда!
Тут же срываюсь с места и спешу на голос, который доносится с улицы. Оттуда доносятся еще голоса.
Уже успеваю себе придумать, что наставник мог оступиться и упасть, или кому-то стало плохо, но, выбежав на крыльцо, застываю с четким осознанием, что дело вообще не в наставнике, а я совершенно недооценила проблему. Вот это поворот…
Глава 43. Лекарня леди Оливии
Выхожу на крыльцо и замираю, обнаружив чуть ли не дюжину человек, две телеги и еще и тачка, такая, в какой обычно сухую траву или навоз возят по полям.
— Что происходит? — Спешу к Бартону, а он в свою очередь неспешно, в силу возраста, шагает ко мне.
— Родственники привезли больных из портовой деревни, что в трех часах отсюда, — сообщает мне, и лишь сейчас я замечаю, что там на телеге лежат двое мужчин самых разных возрастов. И еще женщина-крестьянка лет сорока. Она сидит в отдельной телеге, пошатываясь и едва не падая, но ее всякий раз подхватывает девчонка помоложе — то ли дочь, то ли сестра.
— Это семья? — тут же спрашиваю я, ибо приехали они все разом, а значимость родства и постоянного нахождения в узком кругу сразу сужает круг поиска болезни.
— Нет, они просто больны и объединились, чтобы доехать сюда. Одного его родные даже забрали из лекарни, леди Оливия. Говорят, там ему не смогли помочь, — сообщает лекарь, а я в это время, как в замедленном кино, перевожу взгляд с него на силуэты. Вечер сгущает краски слишком стремительно, и фигуры кажутся совсем темными, но уставшие тревожные лица незнакомцев я вижу, как и едва горящую надежду в их глазах.
— Что скажете, леди Оливия? — тихо спрашивает меня наставник, а у меня отчего-то ком в горле застрял и никак не сглатывается.
Они приехали сюда, нашли нас с наставником, вместо того чтобы ехать в столицу. Решили довериться нам, несмотря на гадкие слухи, преодолели такой путь на дряхлом транспорте, так как же можно им отказать?
— К сожалению, у нас нет помощников, чтобы вести лечение, так что без вашей помощи нам не обойтись. Если согласны, лекарь Бартон вас осмотрит, так ведь, наставник? — Смотрю на лекаря, и он тут же кивает, безусловно поддерживая мою идею.
Да он и не звал бы меня на улицу, если бы не желал помочь этим людям под каким угодно предлогом.
— Осматривать вас буду я, согласно нормам и законам, но леди Оливия внесет свой вклад в определение болезни и лечения, — тут же сообщает он, прекрасно понимая, что они пришли именно за «новым взглядом», который не смогли получить в обычных лекарнях.
— Помогите, пожалуйста, своим родным пройти в дом. Расположите мужчин в гостевой комнате подальше друг от друга, а женщину ведите за мной, — распоряжаюсь я, а сама думаю, что при подобных признаках нам точно не помешают марлевые маски. Желательно бы их еще чем-нибудь смочить антибактериальным, но тут без совета наставника не обойтись.
Пока пациенты и их сопровождающие расходятся по местам, мы с лекарем отходим в соседнюю комнату. Я тут же убираю мешочек с благодарностью от господина Дайма подальше с глаз и готовлю все необходимое для осмотра.
Лекарь тоже прихватывает тетрадь для записей и свои артефакты, а затем, натянув маску, идет осматривать, а я, повернувшись спиной к происходящему, делаю пометки с его слов.
С трудом удерживаюсь несколько раз, чтобы не обернуться и не взглянуть своими глазами, но помню, чего может стоить мое любопытство.
Тем более Бартон, когда мы были в комнате, предупредил: «В этот раз нужно быть предельно осторожными. Да, больным нужна помощь, но кто знает, кто именно их отправил сюда. Порой люди и их болезни лишь инструменты в руках негодяев».
Его слова так глубоко отпечатались в памяти, что инстинкт самосохранения активировался, и я все же убедила себя не оборачиваться.
Так и записывала все признаки, которые называл наставник. У мужчины лет сорока обнаружились: высокая температура, лекарь так и сказал «горит», также боли в мышцах, особенно в икроножных, красные глаза и подташнивание.
Второй парень, помоложе, ему всего двадцать три, и он упал от лихорадки прямо на работе в порту, весь желтый. Третий тоже желтый еще и с тошнотой. А вот женщина…
Женщину осматривать должна я, так как обнаруживающий артефакт наставника совсем «разрядился» без магии. Но делаем мы это тонко, наставник заходит со мной, задает пару вопросов, а женщина едва находит в себе силы, чтобы отвечать. Голос сиплый,