Трясет. Меня трясет так, что я кружусь возле больного до глубокой ночи, пока не начинает чуточку спадать жар, но радоваться рано.
Прежние лекарства тоже помогали, и вот чем закончилось. Болезнь оказалась хитрее. Антибиотик должен ее побороть, если я приготовила его правило. Если подобала нужную дозировку.
Об этом и думаю, пока голова не начинает пухнуть от волнения. Но усталость хвала богам, избавляет от переживания, и я выхожу на порог дома же глубокой ночью, чтобы немного охладиться и перевести дух перед сном.
Здесь тихо, спокойно, звезды уже осыпали серебром темно-синий небосвод. Где-то вдали поднимается тонкая струя дыма. Слышны тихие голоса припозднившихся прохожих, идущих где-то вдали улицы. А еще пахнет приятно, видимо, кто-то недавно выпекал хлеб.
Даже слюну сглатывая, вспоминая, как в детстве несла буханку и откусывала корочку, а потом получала нагоняй. От этой мысли становится тепло, даже улыбаюсь и чуточку расслабляюсь, как вдруг замечаю тень.
Поворачиваю голову, и даже не удивляюсь тому, кто стоит рядом. Безликий. Он всегда ходит так, что неслышно. А сейчас, будучи облаченным во все черное, еще и сливается с тенью дома, становясь почти невидимым.
— Не спится? — спрашиваю его, и голос мой звучит устало и расслабленно.
— Хотел спросить о том же у вас, — отвечает, и на удивление его тон тоже звучит тихо.
Маска, надетая на лицо, искажает сам голос, но нотки какой-то горечи или грусти я все же улавливаю. А еще усталость. Вон, даже широченные плечи немного опустились, или мне кажется?
— Не спится, — отвечаю ему честно, ибо сил что-то выдумывать нет. К тому же, он сегодня хорошо потрудился. Кстати об этом…
— Почему вы решили мне помочь? Не боитесь наказания от вашего хозяина? — спрашиваю у Маски.
А он стоит, молчит, будто бы глядя прямо на меня, а затем немного отворачивается, но лишь на несколько секунд и вновь смотрит.
— Почему для вас так важно было спасти незнакомца? — вместо ответа задает мне вопрос. Как всегда.
Что ж… Время разговора по душам?
— Вы ведь тоже имеете или имели дело со смертью, — говорю ему, а сама кидаю взгляд к далеким звездам. Приятно, что в обоих мирах созвездия почти одинаковы. Вон, даже Малая Медведица есть, только с одной лишней звездой. — Бывали на сражениях?
— Был, — голос хриплый, едва слышный.
Боковым зрением наблюдаю на ним. Не нервничает, кадык не дрогнул, но что-то в нем не так. Он будто всегда готов к бою.
— Приходилось спасать жизни воинов, имен которых, возможно, даже не знали? — тихо продолжаю я.
А он опять молчит, но это вовсе не злит. Это как безмолвное согласие. Я уверена, что Безликий через это проходил.
— В те моменты вы ведь не думали о том, что будет после. Вашей задачей было спасти сослуживца и выжить. Во что бы то ни стало. Так ведь?
— Говорите так, будто сами были на поле боя, — тихо хрипит мне в ответ.
Все еще немного напряжен, будто защищаясь от меня. Но я ведь не нападаю.
Возможно, лезу куда не следует, но мы только что вместе спасали жизнь человеку, а значит, хотя бы на этот вечер не такие уж и враги. Потому и отвечаю искренне, ничего не тая:
— Чтобы хоть немного понять других, достаточно задумать о том, чем они живут и из чего состоит их мир. Может, всей глубины не понять, но часть ее так или иначе коснется сердца. Так и в моем случае, я хотела спасти жизнь, потому что нет ничего ценнее, чем время, отведенное нам в живом теле. Пока мы живы мы все можем изменить, можем верить в себя, отчаиваться, падать, вставать, но жить. Жить и быть нужными тем, кто нам дорог, — говорю Безликому, все так же глядя в звездное небо и в этот раз даже не присматриваюсь к нему боковым зрением.
Он опять выдерживает паузу, а затем вдруг спрашивает:
— А вам, леди Оливия, кто-то еще дорог?
Вызова в вопросе не чувствуется, лишь искренний интерес. Возможно, просто желание поговорить по-дружески по душам, как у меня.
— Есть один человек, — с грустью призна́юсь, потому что мысли о том, как живет моя дочь в том мире без меня, никогда не оставляют, и эта тоска иногда накатывает так, что стирает границы. Хоть бы раз увидеть ее или услышать голос. Узнать, что у нее все хорошо, но… увы… — Но встреча с этим человеком мне суждена, — добавлю еще тише.
— Ваш… покойный отец? — немного погодя, предполагает Безликий, а я молчу.
“Пусть думает так”, — решаю про себя, и пора бы уже, наверное, идти в дом, еще раз проверить больного и поспать хоть немного. Потому и хочу уже проститься, как Безликий вновь начинает говорить.
— Вы спросили, почему я не остановил вас, как другие, — поднимает тему, которую сам же пытался избежать. — Я не разделял ваши взгляды, считая их безумными или, что еще чаще, попыткой бунта. Но в тот момент вы четко знали, на что шли, и потому…
Он вдруг резко стихает, будто горло пересохло.
— Это был момент импульса. Неправильный, — портит этими словами весь момент, но я не злюсь.
Только лишь спрашиваю:
— С моей стороны, или с вашей?
— С обеих сторон, — заключает он. Без злости, спокойно и чуточку холодно, будто закрывая между нами ту дверь искренности, которая немного приоткрылась на момент.
— Вы доложите, лорду Кайрону? — спрашиваю у него.
— Лучше оставим это между нами.
Хоть что-то приятное, но хватит уже разговоров.
— Что ж, сегодня ваш последний день здесь, так что искушаться на импульсы больше не придется, — киваю Безликому, вместо прощания.
Слышу, как он горько усмехнулся от чего-то под маской, но не придаю этому значения. Киваю на прощание и хочу уйти, как вдруг…
— Леди Оливия, — вдруг останавливает в последний момент, даже за запястье хватает так, что сквозь одежду чувствую, насколько горячи его пальцы.
Тут же поднимаю довольный взгляд, но Безликий не спешит убирать руку.
— Даже если ничего в этот раз не выйдет, это не поражение, — говорит он, глядя сквозь свою маску мне прямо в глаза, но натыкаясь вновь и вновь на мой недовольный взгляд, медленно, будто нехотя разжимает пальцы.
— Что вы имеете