— А как? — пробормотал Нариман.
— Это долгая и неприятная история. И немалую роль в этом сыграла твоя мать.
Нариман замолчал, потом поднял на меня глаза.
— Так ты развёлся из-за меня?
— Да. В частности, из-за тебя, — ответил я глухо. — А по большому счёту виноват сам. На меня давно открыли охоту, хотели избавиться от меня. Просто Мария вовремя сыграла свою роль. Элоиза вовремя разыграла свою партию. А когда эти три заинтересованные стороны встретились, всё полетело к чертям. Так что ты просто маленький винтик в большом механизме.
Я горько усмехнулся.
— Вся моя жизнь оказалась шахматной доской. Я думал, что я игрок, что контролирую каждое движение, каждый ход… а на деле я был фигурой. Пешкой. И меня двигали чужие руки. Мария — со своей жадностью. Элоиза — со своей ненавистью. И неизвестный, который совместил жажду наживы и месть. И я сам позволил им это.
Я покачал головой.
— Теперь остаётся только одно: играть дальше, но по своим правилам. Главное, что Ли я вывел из-под удара. Развелся с ней.
Нариман опустил голову, долго молчал, словно не находил слов. Его плечи опустились, спина согнулась.
— Ты так говоришь о нашей матери, словно… словно она… — Нариман сглотнул. — Ты ведь ничего ей не сделаешь?
— Если ты не готов узнать правду, я могу умолчать, — ответил я хмуро. — Но убежать от неё не получится. Лучше узнать самому и от меня, чем от кого-либо другого. Так у тебя будет время, чтобы принять правду.
— Всё так серьёзно? — голос брата сорвался.
— Очень. Могу сказать прямо: в результате игры Элоизы могла погибнуть Лили. И мой ребёнок. Лили ждёт сына. А на Мирея было организовано нападение — его друг серьезно пострадал, сам сын тоже.
— Ох… нет… — выдохнул Нариман и сжал кулаки. — Расскажи мне всё.
Я одобрительно покачал головой.
Рукой указал ему присесть и бросить тряпки, которыми он безуспешно пытался оттирать чёрные пятна с плиты.
Рассказ занял много времени. Реакция Наримана была взрывной.
Он резко вскочил со стула — тот со скрипом отлетел в сторону и ударился о стену. Нариман заметался по кухне, раскинув руки, потом снова прижимая их к себе. Его дыхание стало рваным, он хватал воздух, как загнанный зверь.
Наконец он в отчаянии запустил руки в свои растрёпанные волосы, с силой сжал их и потянул назад, будто хотел вырвать их.
Он был в шоке. В панике. Новость о том, что я ему брат лишь по отцу, обрушилась на него, как удар в лицо.
Но ещё сильнее его добило признание, что его собственная мать замешана в покушении на Лилию. Это выбило его из равновесия окончательно.
Нариман метался по кухне, цеплял локтем посуду, едва не опрокинул кастрюлю, не мог остановиться, пока я не произнёс твёрдо:
— Сядь.
Он будто подкошенный остановился, схватил ближайший стул, поставил его кое-как и рухнул на сиденье. Пустым, потерянным взглядом он смотрел на меня.
— Чёрт… — выдохнул он глухо. — Как же теперь быть? — Он сжал кулаки, провёл ладонью по лицу и хрипло добавил: — Брат, скажи… что же делать? Что будет с мамой? С… моим ребенком?
Я смотрел на него. Он впервые не ерничал, не оправдывался, не прятался за ухмылкой. В его глазах было то, чего я никогда раньше не видел, — вина. Настоящая, прожигающая.
Я глубоко вдохнул и покачал головой. Брат закрыл лицо руками.
— Я не знаю, что делать… ни с Марией, ни с этим ребёнком. Я… я вообще не знаю, как быть. И… Элоиза она же мне мать…
Я встал и подошёл ближе, положил руку ему на плечо.
— Элоиза должна понести наказание, ты ведь понимаешь это? — спросил я.
Нариман кивнул.
— Она пока будет на принудительном лечении в закрытой лечебнице. Потом отправится в монастырь. Там проведёт двадцать лет в служении богам. А дальше — посмотрим. Возможно, ее изгнание сменится, на отдаленное поместье на окраине империи под охраной. Но к светской жизни, как прежде она не вернется. Более того, она возможно замешана в убийстве нашего отца. Не забывай. И тут степень ее вины будет устанавливать император. Навещать ее ты будешь только в моем присутствии.
Я перевёл дыхание и продолжил:
— С Марией тоже разберёмся. Она родит. Её ребёнок, как ни крути, твой сын и часть нашего рода. Но имей в виду: её действия повлекли нападение на мою семью, и она тоже понесёт наказание. Я буду этого добиваться и лично напишу императору.
Я помолчал, потом добавил.
— Ребёнка, скорее всего, передадут нам. По крайней мере, я буду ходатайствовать об этом.
Я пристально посмотрел брату в глаза:
— А что касается воспитания ребёнка — ответственность беру на себя. Ты пока не можешь. Но у тебя есть время, чтобы изменить свой образ жизни. Теперь ты ответственен не только за себя, но и за своего сына. Я даю тебе время. Но рано или поздно твой сын спросит, кто ты ему. И тогда не ударь в грязь лицом перед ним.
Нариман смотрел на меня.
— Ты можешь жить здесь. Но имей в виду: прислуги тут не будет. Со всем придётся справляться самому. А через пару дней я устрою тебя на работу к себе. Придётся забыть о твоих замашках, о твоём окружении. Ты будешь обычным рабочим. Привыкай к этой роли. Понял?
— Да, — кивнул Нариман. — Я… я должен многому научиться.
— Постарайся, Нариман, — я наклонился вперёд, смотря ему прямо в глаза. — Сохрани в себе всё это. Иначе в следующий раз я уже не стану повторять.
Во взгляде брата была серьёзность.
Передо мной был не беззаботный повеса, не вечный транжира, а мальчишка, которого жизнь впервые поставила лицом к лицу с настоящей ответственностью. И он не знал, как её нести.
Мы смотрели друг на друга.
И в этот миг я понял: теперь мне придётся стать для него опорой.
Да, он растерян, потерян, напуган новой ролью. Но он мой брат.
И если не я, то кто?
Я, по-прежнему сжимая его плечо, твёрдо произнес:
— Нариман, с этого дня я буду твоей опорой. Но ты обязан измениться. У