– Прямо как мы, – вяло улыбнулся я.
Радогост затормозил посреди крутой лестницы, ведущей в постройку с кельями.
– Раньше ты не причислял себя к смагам, – сказал он удивленно. – Я рад. Лучше поздно, чем никогда.
– Не причислял? Значит, клеймо Братства на моей шее выбито совершенно случайно, – я пытался отшутиться, но моего наставника было не провести.
– Тут другое. Как бы сказать? Неуловимое чувство сопричастности. Хорошо, что ты на нашей стороне; надеюсь, так будет и дальше. Несмотря ни на что.
Его слова должны были меня насторожить. Хотя бы немного, ведь было же что‐то странное в блеске черных глаз и бодрящихся, болезненных интонациях голоса. Но тогда я слишком доверял Радогосту.
Глава двадцать пятая
Их тысячи. И скоро они расцветут…
Мне предоставили скромный уголок рядом с опочивальней избранника Живи, как его личному помощнику. Ночами здесь бывало довольно холодно, для согрева предлагались ватные одеяла и накидки из шерсти. Рад любезно предложил занять положенную мне «по праву» спальню, но я отказался от заманчивой затеи. Мало ли что о нас начнут думать.
Пока братья готовились к битве, я мечтал отдохнуть. С тех пор как на меня повесили ярмо избранности, кошмары исчезли. Я перестал видеть сны. Совсем. И вместе с тем начал их жаждать, но треклятая Живь будто испугалась подобного напора и решила временно переждать бурю где‐то глубоко в раковине моей гудящей головы.
Чтобы быстрее уснуть, я снял с ремня духовное оружие. Секира из ветви Карколиста неуловимо изменилась. Вместе с Курганом мы попробовали усовершенствовать ее втайне от остальных.
Вдоль широкого лезвия шла черная каемка из осколков последнего марргаста. Кусочки были мастерски подогнаны друг к другу. Тонкая, почти идеальная работа. Я не знал, выйдет ли из этого прок, но понимал кое-что другое. Спать с ней получалось гораздо спокойнее.
…Это была заросшая чертополохом тропа. Мне четыре, и я иду за матерью. Она зовет из леса, ее голос звучит настойчиво: «Ваня, Ваня, Ва-аня!»
Я вглядываюсь в ее лицо, но вместо него там лишь размытое пятно с белыми острыми зубами.
«Ты мой особенный, удивительный мальчик. Я так люблю тебя!»
«Я тоже тебя люблю, мамочка! А куда мы идем?»
«Не мы. Ты. Помнишь, что обещал мне раньше? Настало время исполнить обещание. Ну же, пока папа не вернулся…»
Она что‐то просит сделать, но я не слышу, что именно. Мне страшно и весело одновременно. Пальцы колют невидимые колючки, в носу щиплет. Немного хочется плакать. Так всегда, когда она говорит этим привычным, ласково-настойчивым тоном.
Мама всегда должна быть довольна.
«Ты можешь. Ты ведь хочешь защитить мамочку? Просто постарайся».
«Стараюсь».
«Ну же!»
Требовательности в ее голосе становится больше. Но ведь мне и так тяжело! Она не понимает? Зачем мучает меня?
«Я не понимаю, чего ты хочешь».
Она молчит. Я стараюсь сильнее, на лбу выступает испарина: соленая, но и немного пряная тоже, и мне не нравится ее вкус.
«Странно, почему не выходит? – шепчет мама нервно. – Должно же выйти. Ты ведь особенный, ты обязан… ты можешь… их!»
«Голова болит!»
«Ерунда, скоро пройдет. Напрягись!»
«Почему именно я должен быть особенным? Надоело! Я устал… Мама-а…»
Она резко приближается.
Сегодня от нее пахнет дикой вишней и сыростью. И я боюсь поднять глаза. Словно вид рассерженной матери может превратить меня в каменную статую, отравить чем‐то неправильным и гадким. А я не хочу меняться или видеть перемены в ней. В детстве такие вещи кажутся слишком реальными.
«Что я должен сделать, чтобы ты отстала, объясни?» – канючу я, размазывая сопли по горящему лицу. В висках неистово стучит кровь.
«Сделай то, ради чего ты был рожден на свет, поганый стервец!» – отвечает Нигол, стискивая руки на моей шее…
Лиса лишь коснулась моей руки, как я со всхлипом дернулся и открыл глаза. Она едва успела увернуться, иначе бы мы точно столкнулись лбами.
– Эй, совсем плохо, да? – обеспокоенно спросила она, прикусив уголок пухлой губы.
С последней нашей встречи охотница стала убирать отросшие почти до пояса косицы под красную повязку и начала постепенно превращаться в подобие своих предков-разбойников.
– Сны… снова…
– Вернулись наконец? На, попей.
Лиса протянула свою флягу с живой водой, и я залпом выпил больше половины. Глотку жгло. Я вспомнил: такой разговор с матерью действительно происходил когда‐то в детстве.
«Но почему опять она? И при чем здесь лжепророк?»
– А неплохо вы с Радогостом придумали. Теперь сможешь набраться сил, и никто не подставит, – заметила охотница, усевшись на пол, и сладко потянулась. – Я, кстати, видела твой меч. Он невероятен. Как будешь выкручиваться?
– В смысле? – Голова совсем отказывалась работать.
– Ну, ты же не Рад, этой махиной скорее руку себе оттяпаешь. Длинные клинки не для тебя.
– Сейчас все для меня, что позволит прожить чуть подольше. Тем более наставник пообещал научить обращаться с клинком. А пока надо найти подходящее для этого место.
– Тут рядом есть неплохие пещеры, – мгновенно подсказала Лиса.
– Велес показал?
– Угу. Он мне мно-ого чего показал. Ты знал, что среди богатырей есть поляница? – Этого я, разумеется, не знал. – Она может одной рукой поднять телегу, с конем в придачу. А настоящего змея видел? Издали от чужеземца не отличишь!
– Постой. Погоди-ка, – я резко встал, придерживая тяжелую голову пальцами, – ты и его видела? Кто позволил?
– А мы тайком. Велесу чего бояться? Он не настоящий смаг, поэтому наказать сильнее, чем сейчас, у Братства не выйдет. Как думаешь, а плененный змей такой из-за человеческой крови? Вроде искаженца, да?
– Кто знает… – Я и раньше слышал об особой любви огнедышащих бестий к человеческим женщинам. Их похоть была так велика, что облик змеев претерпел значительные перемены: большинство из горынычей уменьшилось и утратило способность летать, другие перестали дышать ядом.
– И они все были в курсе.
Лиса вмиг стала серьезной, сжала мою потную ладонь, притянула к себе.
– Послушай, ты должен пообещать мне стать осторожнее. Эй, я серьезно! Кто‐то рассказал о твоем приезде когану и жителям Кейбы. И это важно. Возможно, среди нас есть предатель.
– Не думаю. Предатель тогда должен был знать о предсказании и обо мне за год до случившегося. Подходит разве что Верховный наставник Симеон.
– Он не мог, – ужаснулась Лиса.
– Не мог, – почти согласился я и тут вспомнил свой сон и осторожно спросил, побоявшись прослыть безумцем: – Скажи, как думаешь, а не мог сам Нигол это сделать?
Она фыркнула:
– А ему зачем? Тебе же лишняя поддержка.
Лицо лжепророка, требующего выполнить свой долг, все еще стояло