— Конечно, нет, — ответил я. — Но если он — это я, значит, он сделает всё так же, как сделал бы я. Сначала узнает побольше. Потом попробует понять, где слабое место. И только потом ударит.
[И ты к этому готов?]
— Не-а. Виктор Громов — самый непредсказуемый чёрт во вселенной. Даже я не знаю, что от себя ждать. Как говорил один долбанутый Алхимик: «Когда я злюсь, я сам себя боюсь». Вот и он может доставить целую кучу неприятностей.
Я свернул в боковой проход, где никого не было, и сел на подоконник. За окном горел город — неон, дроны, рекламные голограммы. Всё это казалось одновременно живым и мёртвым.
[Может, тогда просто сбежим из этого мира? Я могу это устроить.]
— Не получится. Трикстер найдёт нас, где бы мы ни прятались. Мне пришлось активировать триста семнадцать разных эффектов, чтобы он не нашёл нас своими абсурдными силами. Но даже так я не смог предугадать телефонный звонок. Чёрт его знает, чего от него ждать.
[Тогда что ты собираешься делать?]
— Забавно, — сказал я вслух. — Получается, Воля Мира сначала призвала меня, чтобы уничтожить Ковчег Душ, а потом ещё и моего местного двойника, чтобы избавиться от меня.
[Мой вопрос всё ещё в силе.]
Я поднялся, стряхнул пыль с рукава и посмотрел в окно. В отражении — усталое лицо и слабая усмешка. Где-то там, на другой стороне, этот же взгляд, только чуть холоднее.
— Если эта чёртова Воля Мира решила избавиться от меня, — сказал я, глядя в темноту, — тогда я избавлюсь от неё первой.
Глава 28
Кольцо связи раскрылось, как обычно, — без фанфар: просто воздух решил, что он теперь не воздух, а стекло. Я шагнул внутрь.
Круглый зал Пантеона выглядел ровно так, как любят выглядеть места, где люди играют в богов: слишком высокий потолок без источника света, стены, которые не стены, а «существует, потому что надо», двенадцать стульев. Один — пустует.
— Семь, — отметил я про себя. — Нострадамус отсутствует.
[Полагаю, у него «протокол»: когда на тебя надевают невидимую метку «люби мир и Вика», хочется полежать.]
«Хорошая терапия», — подумал я.
Остальные на месте. Гильгамеш — смуглый, выверенная пауза между вдохом и словом. Сунь Укун — улыбка мальчишки, который знает все плохие слова мира. Баба Яга — взглядом снимает мерки с твоей души, чтобы понять, в чём её варить. Тесла — искрит любопытством. Фауст — шевелит пальцами в ритме чужих контрактов. Мусаси — как нож в ножнах: уже режет. Артур — прямой, как палка, которой в старые времена выводили людей на казнь. Кецалькоатль — безмолвная высота. Сюй Фу — чайная тишина.
Ну и я, мальчик, который всё никак не подыхает. И это даже правда.
Я взъерошил волосы, поправил круглые очки, целиком соответствуя роли «Гэри Паттера». Лоб без молнии — я её стёр, но им важнее не рисунок, а картинка.
— Заявитель, — произнёс Гильгамеш, и у слова «заявитель» вдруг оказались зубы. — Садись.
Я сел. Взял стул двенадцатого столпа. Официально вакантного.
— Повестка, — сухо сказал Артур.
— Источник хаоса, — ещё суше произнёс Тесла. — С этого и начнём.
Они всегда так односложно общаются? Слушая их, у меня голова болит…
На стол опустился светящийся шар. Внутри — фрактальное облако, похожее на грозу, которую кто-то сунул в банку.
— Аномалия фиксируется последние сутки по всему североамериканскому континенту, — продолжил Тесла. — Энергетический фон искажается, вероятностные кривые прыгают, как лягушки в микроволновке. Источник — конкретный человек.
— Вик Греяр, — сказала Баба Яга и улыбнулась так, как улыбаются зубные феи, когда получают чужие зубы под подушкой. — Мне нравятся мальчики, которые не доживают до утра.
— Ходит по воде? — спросил Сунь Укун, не оборачиваясь ко мне.
Они кем меня вообще считают⁈
— Вопрос, — поднял палец Фауст, и палец оставил в воздухе «контракт»: тонкую, как лёд на лужах, строку. — Насколько тесно этот Вик связан с нашим… новым другом? — он кивнул на меня. — С «Гэри Паттером».
«Друг». Приятно. Можно будет указать это в резюме.
— Проверим, — предложил Тесла. — Если Гэри — «из того мира», любая сильная аномалия этого мира должна влиять на его поле. Детектор. Живой. Красиво и экономно.
— Ты хочешь провести ритуал на чистом месте, — уточнила Кецалькоатль. — Там, где реальность не успела зарасти мифом.
— На перекрёстке трёх линий, — сказал Мусаси. — Чтоб не было сомнений.
— На Лысой горе, — добавила Баба Яга. — И чтобы ночь, и чтобы ветер. Традиции должны быть сыты.
Гильгамеш молчал. В этом молчании было больше смысла, чем в их диалогах. Потом он кивнул едва заметно.
Кажется, мы с ним оба охреневаем от этих тарантиновских диалогов.
Кольцо перевернуло мир обратно. Я оказался в своей временной норе — студия, пустой холодильник, кресло у окна.
[Зря мы в это ввязываемся. Это не «проверка». Они собираются ставить временной якорь. Через него можно создать не только «носителя силы». Через него можно подсунуть сюда весь грёбаный Ковчег Душ.]
— Знаю, — ответил я. — Поэтому мы им подсунем другое.
[Только не говори, что сейчас будешь подменять артефакты.]
— А что ещё мне делать? — хмыкнул я. — Писать им жалобу?
«Чистое место» оказалось предсказуемо правильным. Окраина города. Лысая гора — условное название, на самом деле — просто каменный выступ, на котором любят фотографироваться пары, которые через три месяца разведутся. Ветер делал вид, что он — хор.
Мы собрались по кругу. Я — в роли послушного новичка с коробкой «зелья/мелочёвки». У каждого — свои особенности: у Мусаси — покой клинка, у Бабы — чёрные нитки между деревьями, у Теслы — тонкие молнии, которые обладали чем-то вроде разума и шептали «интересно».
— Положи, — указал Фауст на каменную чашу в центре.
— Смешивать? — уточнил я.
— Не вздумай, — отрезала Баба Яга. — Что положишь, то и вылезет.
«Тем более», — подумал я, вынимая из коробки «правильный» набор.
На самом деле в чаше уже были артефакты — их. Мои — сверху.
— Ритуал простой, — коротко произнёс Сюй Фу. — Раскачиваем поле. Фиксируем пульсацию. Сравниваем с «образцом». Если совпадает — у нас ответ.
Ага. Снова какой-то странный набор слов. Ничего не понятно, но очень интересно.
— Нам нужно влить энергию и придать форму песочных часов. Так мы создадим маяк, — объяснил Гильгамеш.
И как я вообще это должен был понять⁈
— Начали, — сказала Баба Яга.
Мир вдохнул. Реальность затянули ремнями. Ветер перестал быть ветром — стал указателем для чего-то большого. В чаше вспыхнуло — белым, как пустая страница.
Меня ткнуло в грудь — как в детстве, когда тебя вызывает к доске