— Тишина… Слишком тихо, — проговорила Ульрика.
— Они все в промежуточном сейфе, — бросил я. — Золото тяжёлое. Шумно.
Дверь шлюза была неброской. За ней открывался короткий коридор. И вторая дверь. Уже не матовая, а стальная, с массивным штурвалом. Броневая.
Баадер уже был у бронедвери… Он приложил к считывателю устройство, которое наш «добрый друг» из банка предоставил нам за пару часов до этого. Зелёный свет. Тихий щелчок.
Дверь поползла в сторону.
И открыла нам вид на тот самый просторный зал. Промежуточный сейф. Он и впрямь впечатлял. Стеллажи, тележки, и на них… они. Золотые слитки, уложенные в аккуратные ряды. Десять тонн мертвого, холодного металла, в котором купался тусклый электрический свет.
Возле лежащих в разных позах охранников притулился Ганс. Он тихо похрапывал, подложив руку под голову.
Что же, пусть спит. Ему ещё предстоит писать кучу объяснительных, а также выдерживать часы допросов. Впрочем, он знал, на что шёл. То, как можно обмануть детектор лжи, я ему продемонстрировал в полной мере. Если уж я обманывал детекторы в своём времени, то обмануть эти допотопные образцы не представляло труда.
— Работаем, — скомандовал я, когда увидел, как застыли перед подобным богатством мои ребята.
Они словно очнулись ото сна, в котором уже купались в золоте и бриллиантах. Деловито зашуршали, вытаскивая наружу золотые слитки на тележках.
На всё про всё нам хватило полчаса.
Десять тонн ушуршало в ночь на трёх грузовиках. Четырнадцать человек уехали на четвёртом. Акция была завершена, теперь оставалось начать работу по переподковыванию мышления бюргеров.
Глава 14
За октябрь семидесятого я сделал немало. У меня вынудил «Фракцию» прекратить бессмысленные атаки на гражданских и второстепенные цели. Вместо этого внедрил строгую дисциплину, конспирацию и целеполагание, как у спецслужб. Лозунг остался прежним: «Каждая операция должна иметь не символический, а стратегический смысл!»
После долгих разговоров и споров я смог заставить лидеров «Фракции» сменить идеологию. Под видом «углубления анализа» сместил риторику с чисто антиимпериалистической на антиамериканскую и просоветскую. Так как молодым людям было сперва непривычно такое, то я оставил для отдушины критику «застойных явлений СССР». Это позволяло им думать, что и в СССР не всё хорошо, но всё-таки лучше, чем на Западе.
Своеобразное послабление для молодёжного настроя…
К тому же, это позволило бы потенциально заручиться в дальнейшем поддержкой той же самой Штази и КГБ. В ходе работы с «Фракцией» я добился не просто разделения на десятки, сотни и так далее, но создал ячейки с разными задачами.
Одни ячейки из головастых ребят перевёл в подразделение под названием «Щит». Они занимались политпросвещением, вербовкой, созданием легальных прикрытий. Их курировали Ульрика и Хорст. У одной был опыт журналистской деятельности, а второй как-никак был юристом.
Другие ячейки в подразделении «Меч» были под началом Баадера и Энслин. В их компетенцию входили силовые операции: саботаж, ликвидации, похищения и запугивание.
Я же был мозгом всей этой четвёрки. Их направляющим и оберегающим. Наша «Красная Армия» росла. Воодушевлённые духом свободы и неподчинения устоям молодые люди охотно вступали в наши ряды. Сколько было уже под значком красной звезды с пистолетом-пулемётом НК МР5? Больше десяти тысяч точно. А ещё сочувствующие и соболезнующие граждане, которым «Фракция Красной Армии» помогла материально.
Осень этого года выдалась на удивление душной, словно сама атмосфера была заряжена тем напряжением, что копилось в подполье. Система, выстроенная мной, начинала жить своей собственной жизнью, обретая плоть, кровь и стальной скелет. «Щит» и «Меч» — две стороны одной медали, отчеканенной в тайных типографиях и на конспиративных квартирах.
«Щит» работал тихо, как хороший часовой механизм. Ульрика с её журналистским прошлым оказалась гением пропаганды. Под её началом «головастые ребята» запускали листовки, которые читались как манифесты, и студенческие газеты, где между строк проступали наши тезисы.
Они не агитировали, просвещали, мягко подводя к единственно верному выводу. Хорст, с его юридической изворотливостью, опутывал всю нашу деятельность паутиной легальных фирм-прикрытий, фондов и общественных организаций. Деньги текли рекой, от сочувствующих профессоров и либеральных буржуа, наивно полагавших, что спонсируют «борьбу за социальную справедливость».
Я смотрел на Малера операции и мысленно усмехался: в той, прошлой жизни, его схватили на какой-то мелочёвке, а теперь он, мой подопечный, водил за нос целые отделы политической полиции. Четырнадцать лет тюрьмы? Нет уж, пусть лучше работает.
В моём времени его приговорили при слабой доказательной базе, а сейчас… Сейчас его даже схватить не смогли! «Щит» отстоял своих!
А «Меч»…
«Меч» начал звенеть и собирать свою жатву. Баадер и Энслин, эти неукротимые духи разрушения, нашли наконец своё призвание. Их подразделение жило по своим, жестоким законам. Они уже не были просто радикальными студентами — они превращались в солдат. Учебки в заброшенных ангарах на окраинах, тайные склады с оружием, добытым бог знает откуда, чёткие, выверенные схемы силовых акций.
Первые поджоги автомобилей представителей оккупационной администрации, первые взрывы у зданий ненавистных корпораций. Это был уже не вандализм, а целеустремлённый террор. И он приносил плоды — в газетах началась истерика, власти метались, не понимая, откуда исходит удар. А для тысяч «воодушевлённых духом свободы» эти акции были сигналом: борьба перешла в активную фазу.
Я же был тем, кто сводил воедино усилия «Щита» и «Меча». Мозгом и нервным узлом. Ульрика приносила сводки о настроениях в обществе, я указывал Баадеру на следующую цель. Хорст обеспечивал «Мечу» алиби и каналы отхода.
Я всегда приносил идеологическое обоснование их действий. Антиамериканский крен, который я задал, работал безотказно. Любая наша акция против «американских империалистов» явно находила молчаливую, одобрительную ухмылку в кабинетах восточных спецслужб. Я чувствовал их заинтересованность, ещё неоформленную, но явную. Скоро, очень скоро должны были постучаться.
Иногда по ночам, в своей спартанской комнатушке, я включал радио и ловил сводки. «Террористы из Фракции Красной Армии совершили нападение на…» Голос диктора звучал напряжённо. Я выключал приёмник, и в тишине мне чудился тяжёлый, мерный гул. Гул десяти тысяч пар ног, марширующих под нашим знаком — алой звездой с MP5. Мы росли.
Из кучки спорщиков-идеалистов я лепил настоящую армию. Армию тени. И тень эта становилась всё длиннее и гуще, растекаясь по спящим улицам немецких городов, предвещая грозу.
Рано или поздно агенты разведки должны были на меня выйти. И они выйдут на меня уже не как на знакомого Ульрики, а как на предводителя «Фракции». Или это сделает не БНД, а