— Вот как? А твоя бабушка?
— Она умерла… А мама вышла замуж. Бабушка что-то сделала…
Странно, но голос даже не дрожит. Во сне говорить о ней проще, чем в реальности.
— Тогда все ясно… Твоя бабка нарушила договор, а подобное духи не прощают. Ты недавно родила?
— Да, но откуда вы?..
Ведьма плавно соскальзывает с камня и выпрямляется. Подхватывает посох.
— Три поколения, девочка. Три поколения. Он не мог избавиться от твоей бабки, пока не ощутил биение новой жизни. Пока ты была беременна, сила духа делилась между тобой и ребенком, и ты не чувствовала перемен, но теперь ему нужно, чтобы ты приняла дочь — у тебя ведь девочка? — и сделала ее полноценной частью рода. Чтобы договор восстановился.
— Ничего не понимаю…
То ли от усталости, то ли объяснение просто недоступно моему пониманию, но проще не становится.
— Кровь, дитя. Ему нужна кровь. Капля твоей и капля крови девочки. Он заберет и успокоится. Договор будет восстановлен.
— Но другие элементали не питаются кровью!
Я даже представить боюсь, что подумает Герхард, если застанет меня с иголкой в одной руке и ребенком в другой.
Ведьма же лишь улыбается. Снисходительно и немного насмешливо.
— Все духи питаются кровью. Они приходят в тот миг, когда младенец делает первый вдох и оглашает этот мир криком. Они остаются, когда перерезается пуповина. Рушится связь между матерью и ребенком, но появляется новая. Между духом и человеком. Эта связь сродни любви. И, к сожалению, она бывает не взаимной. В твоем случае выбора нет. Дух назначен. Тебе остается лишь принять его и передать по наследству.
— Но… я не могу… Я… Я ничего не могу, — слова, которые я не могла сказать там, в реальности, здесь зазвучали легко. Я обхватила себя руками и заговорила, глядя перед собой, но ничего не замечая. — Я думала, что умная. Считала себя лучше других. Но оказалась такой дурой! Я верила ей! А она… Я думала, что у меня все под контролем, но… Мной играли. Бабушка… Юстас… Я так устала оправдываться! Постоянно! За все! Я не хотела убивать того наемника! И смерти Милисент я не желала! Я просто делала то, что считала правильным! Я, я хочу домой! Но там дедушка! И он не знает правду! А я не могу ему сказать! Не могу!
— Бедная-бедная девочка… — на плечо легла шершавая ладонь. — Ты слишком много держишь в себе. Отпусти. Прошлое уже прошло. Его не вернуть. И не изменить. Нужно идти вперед. Все ошибаются. Вопрос лишь в том, куда приведут эти ошибки…
— Я… Я…
Ладонь ведьмы гладит меня по волосам, я закрываю глаза, растворяясь на мгновение в мимолетной ласке, а открываю уже в своей спальне.
Темно. Потому что шторы задернуты. Ночь или день не понять. Тихо. У малышки теперь новая няня. Добрая. Ласковая. Она не повышает голос и все умеет. Она много говорит и постоянно улыбается. У нее мягкие руки. И вся она округлая и пышная как пуховая подушка. Такой должна быть мать, а я…
Я не справилась. Снова. Не смогла. И не знаю, что делать дальше. У меня просто нет сил, чтобы что-то исправить. Может быть, без меня будет лучше? О малышке теперь есть кому позаботиться. Герхард ее не бросит, раз не бросил меня и не выставил из дома. С ней все будет в порядке. А я…
Я отбрасываю одеяло и опускаю ноги на пол. Сижу какое-то время, собираясь с силами. Потом встаю и медленно иду к окну. Плечи болят. И шея. И голова. И вся я будто развалина. Сжимаю тяжелую ткань и тяну в сторону. Делаю шаг, еще один, чтобы отодвинуть штору. Она, не хотя, отодвигается в сторону, и в глаза бьет солнечный свет. Заслоняю лицо и морщусь. Сколько я не видела солнце? Не помню. Сейчас ведь должна быть весна. Птицы. Цветы. Синее небо. А я…
Оглядываюсь на комнату. Смятая постель. Тапочки на полу. Халат в изножье кровати. Я заперла себя здесь, чтобы никому не навредить. И чтобы никто не навредил мне. А теперь не знаю, как выйти.
Дверь в детскую открывается бесшумно, и на пороге появляется няня. Она смотрит на пустую кровать, а потом находит меня взглядом у окна. И улыбается. Широко и искренне.
— Доброе утро! Вы уже встали! Хотите взглянуть на малышку? Ночью была такая сильная гроза! Я думала, она испугается. Но малышка так крепко спала. Чудесная девочка! Вам так с ней повезло!
Повезло? Мне? Повезло? С малышкой?
Я вспоминаю пронзительные крики, собственную беспомощность, бессилие и бесконечные ночи без сна. Боль во все теле. Ноющую грудь. Реальность, переплетающуюся со сном.
По спине проходит озноб, и я с трудом выдыхаю.
— Хотите посмотреть? — няня уже стоит рядом и протягивает мне халат, а на лице ее написано такая неподдельная радость, что сопротивляться невозможно.
Я позволяю натянуть на себя халат, завязываю пояс и покорно иду в соседнюю комнату. Из кроватки доносятся какие-то звуки, похожие на чириканье. Сердце начинает биться чаще, а ноги подгибаются. Я с трудом переставляю их и чувствую, как кровь отливает от лица. Руки леденеют.
— Сегодня она хорошо поела! И даже может сама немного полежать. Ей очень нравятся бабочки, которых прислала герцогиня. Вы же не возражаете, что их повесили?
Бабочки? Взгляд цепляется за серебряную карусель, подвешенную над кроваткой. Раньше ее не было. Действительно бабочки. И колокольчики. Звенят. И блестят. Комната залита светом. Здесь тепло, а ковер под ногами мягкий. Я не надела тапочки. И так сильно вцепилась в ворот халата, что едва могу разжать пальцы. А вот и кроватка…
Малышка лежит на спинке и смотрит на медленно вращающихся бабочек. Болтает ручками, будто пытается их схватить, но не может достать. И все вместе происходящее приводит ее в восторг, который вырывается наружу короткими вскриками, похожими на птичьи. Она так счастлива, что от одного вида перехватывает дыхание. И я вцепляюсь в перила кроватки, чтобы устоять на ногах. Я так и не дала ей имя.
Но малышку его отсутствие совсем не беспокоит. Она отвлекается от игрушки и переводит взгляд на меня. У нее светлые глаза, то ли серые, то ли голубые. И пушок на голове тоже светлый. Не понять, на кого она похожа больше: на меня или на Юстаса. Девочка смотрит внимательно, будто все понимает. Мне хочется оправдаться за свое отсутствие, но тут она издает очередной птичий писк восторга и теперь машет ручкой в