Его голова слегка поворачивается ко мне.
– Элиза! Если бы не вопрос безопасности, я бы принял тебя даже одетой в мусорный мешок.
– Уверен, что твоя репутация смогла бы это выдержать? – Я пытаюсь сделать вид, что это шутка, но в моем голосе проскальзывает разочарование. Фанаты уже начали расшаривать наши совместные фото и детально анализировать как его манеру одеваться, так и мою. Более тактичные окрестили мой стиль «практичным», «удобным» и «повседневным». Однако менее вежливые настаивают, чтобы я посоветовалась со стилистом «своего парня».
Возможно, Кэз тоже видел эти комментарии, а возможно, почувствовал что-то в моем голосе, потому что вместо ответа завел мотор, и тысяча громких, сильных толчков прокатились по стальному корпусу, едва не сбросив меня.
– Держись крепко, – предупреждает Кэз.
Я повинуюсь, обхватывая руками, словно тисками, его за талию и прижимаясь к его острым лопаткам. В такой близости я чувствую тепло его кожи сквозь футболку и то, как сжимаются его мускулы под кончиками моих пальцев.
Он издает сдавленный звук.
– Черт… не настолько крепко…
– Я не хочу свалиться, – протестую я, но совсем чуть-чуть ослабляю хватку – достаточно, чтобы он мог дышать.
– Ты не упадешь, – весело говорит он, будто сама эта идея абсурдна. – Я тебе не позволю.
Как ни странно, он держит слово.
Мы медленно, спокойно переползаем двор; мои руки по-прежнему крепко обнимают Кэза, а наши тени волочатся за нами, увеличиваясь и обретая четкость, когда мы покидаем ворота комплекса. Дважды Кэз оборачивается, проверяя, в порядке ли я.
Когда я киваю, он переключает передачу, и мы начинаем ускоряться, город поднимается нам навстречу…
И это восхитительно.
Все это.
Поскольку сегодня днем у Кэза съемки, сейчас раннее утро, и небо бледно-голубое, как на акварельном эскизе. В такое время Пекин выглядит по-особенному. Умиротвореннее, что ли. Чистые мощеные улицы и переулки пусты, если не считать пары ржавых старых повозок-рикш и нескольких пожилых мужчин, раскачивающих бамбуковые клетки с птицами и что-то напевающих.
Мы летим мимо них по дороге, зелень деревьев и блеск машин растекаются вокруг нас, формы и подсвеченные силуэты сливаются воедино.
«Так вот каково это», – восторгаюсь я, подставляя лицо солнцу, купаясь в мягко освещающем меня золотисто-медовом свете. И ловлю собственное отражение в боковом зеркале. Сияющее искренним восторгом лицо, прищуренные глаза, струящаяся на ветру рубашка. Я выгляжу живой. Дико счастливой. И почти не узнаю себя.
«Вот что значит быть нормальной. Быть бесстрашной».
Внезапно все мои опасения улетучиваются.
Кэз притормаживает и останавливает мотоцикл на обочине узкой улочки где-то в глубине города. Он спрыгивает первым, высвобождая из-под шлема свою растрепанную ветром прическу кинозвезды, а после помогает слезть на землю мне.
Мгновение я пошатываюсь, дрожа от адреналина. Слишком крепко вжимавшиеся в сиденье колени ослабли, и приходится опереться на ближайший уличный фонарь. Какое облегчение снять давящую тяжесть шлема, почувствовать, как щеки обдувает свежий воздух…
Кэз бросает на меня взгляд и начинает хохотать.
Я замираю, настороженно и чуточку ошарашенно, потому что не могу вспомнить, чтобы видела Кэза смеющимся так раньше: голова запрокинута, и ямочки на щеках такие глубокие, что кажутся неестественными.
Сквозь смех он говорит:
– Элиза. Твои волосы…
– Что?
Руки инстинктивно тянутся к макушке, и я в ужасе обнаруживаю, что мои волосы… торчат вверх. Дыбом. Как после удара током.
Прелестно. Просто прелестно.
Я хмурю брови, чтобы скрыть свое замешательство, приглаживаю волосы парой энергичных взмахов, затем сердито смотрю на Кэза.
– Ни слова больше.
– Да ладно, выглядело не так уж и плохо. На самом деле это весьма стильно…
– Ни слова!
Он подавляет очередной смешок, изображает, как закрывает губы на замок и выбрасывает ключ, – такой вот спектакль – и ведет меня по улице.
– Итак, – говорю я после недолгой паузы; весь восторг и адреналин от поездки улетучились, и слова, что зрели во мне последние двадцать четыре часа, наконец-то срываются с языка. – Думаю, нам стоит поговорить о вчерашнем.
– А что насчет вчерашнего?
Похоже, он искренне растерян, чем лишь подтверждает мои худшие подозрения. Эти вещи не волнуют его так, как меня. Кэзу не надо беречь собственные чувства, он не беспокоится о последствиях своих действий, не думает о том, как одна беспечная улыбка и несколько фальшивых любезностей с его стороны могут кого-то уничтожить.
– Моя сестра, – цежу я сквозь зубы. – Как ты играл с ней и ее друзьями. Что это было?
Он резко останавливается.
– Ну-ка стоп! Так вот почему ты все утро такая злая? Потому что я пару раз улыбнулся твоей сестренке?
То, как он это говорит – с осуждением, будто я специально треплю нервы, – заставляет меня вскипеть от ярости.
– Я не злая, – огрызаюсь я, обгоняя его.
Он моментально догоняет меня.
– Конечно нет. Ведь сейчас твой голос и взгляд такие нежные. Очень мирные. Совсем не похоже, что ты раздумываешь, как меня поскорее придушить.
«Не придушить, – хочется мне поправить его. – Просто заехать тебе пару раз по лицу».
– Я просто… – Я громко выдыхаю воздух сквозь зубы. – Мы не должны втягивать в это наши семьи, понятно? Это слишком. Я не хочу, чтобы моя собственная сестра страдала, когда мы расстанемся.
Ожидаю какой-нибудь колкости, но выражение его лица неожиданно серьезное. Даже немного застенчивое.
– Извини, – говорит он, удивляя меня. – Наверно, я не подумал об этом.
– Конечно не подумал, – бурчу я.
– Эй, послушай. Если это так важно для тебя – я больше не буду этого делать.
Мой гнев слегка ослабевает, хотя недоверие к Кэзу сохраняется.
– Даже не смей, – предостерегаю я, тыча в него пальцем.
Кэз опускает взгляд на мой вытянутый палец, затем снова переводит на меня, и черты его лица приобретают гораздо более знакомое – да, точно, въехать пару раз – выражение веселья.
– Тебе кто-нибудь говорил, что иногда ты выглядишь чертовски пугающе?
Я демонстративно шагаю прямо вперед, не удосужившись ответить.
Цзяньбинная располагается между детским садом, полупустой автостоянкой и заброшенным магазином учебников. Киоск обслуживают двое тощих, загорелых мужчин лет под тридцать, их лбы блестят от пота. На обоих фартуки поверх свободных белых маек и пластиковые нарукавники.
Работники выдают заказ молодой матери, когда подходим мы.
– Два цзяньбина, пожалуйста, – заказывает Кэз на идеальном местном китайском, затем смотрит на меня и переключается на английский. – Что будешь пить? Соевое молоко? Воду? Чай со льдом?
Все еще занятая попытками поправить прическу, я задумываюсь над вопросом и с некоторым смущением отвечаю:
– Э-э… соевое молоко было бы здорово.