А взамен он рассказывает мне то, о чем умалчивает в интервью. Например, как он ищет свое имя в интернете каждый день и изредка читает фанфики о себе. Как ненавидит высоту и боится темноты. Как точно знает, что ему не нравится, но не всегда знает, чего ему хочется.
– Так вот почему ты планируешь поступать в колледжи, которые для тебя выбрала мама? – не сдерживаю я вопрос.
Пауза.
– Что ты имеешь в виду?
– Хорош, Кэз, – тихо говорю я, уставившись в потолок и размышляя, как выглядит потолок его номера в отеле. Наверно, шикарно, со сверкающими люстрами. – Я же вместе с тобой писала эссе для колледжа, помнишь? Ты вообще не мог сказать мне, чего с нетерпением ждешь, – мне пришлось выдумать это за тебя. Но когда ты говоришь о карьере актера – ты как будто другой человек. Ты это любишь. И здорово умеешь.
– Все гораздо сложнее, – протестует он. – Моя мать…
– Кажется очень понимающей. Возможно, потребуется немного дара убеждения, но если бы ты реально попробовал с ней поговорить…
– Но в этом и проблема. – Он запинается, и я представляю, как он дергает себя за волосы, расхаживая по комнате кругами, совсем как в день родительского собрания. – Если бы это сводилось к дисциплине или к тому, что я несчастлив, я бы спокойно делал все, что хочу, понимаешь? Только она не такая. Она просто старается приглядывать за мной, помочь обеспечить хорошее, стабильное будущее – и иногда… в большинстве случаев… я думаю, она права.
Он продолжает:
– Потому что у меня столько друзей, которые хотели играть, но так и не получили главную роль, или которые лезли из кожи вон и получили роль, но совершенно не сумели пробиться и… В смысле, я люблю играть, но это ведь правда тяжело и непредсказуемо. И кроме того, как я вообще могу быть уверен, что именно этим хочу заниматься всю оставшуюся жизнь? Пока что я прожил лишь где-то четверть своей жизни. Что, если сейчас я отклоню предложение от крутого колледжа лишь затем, чтобы через два года понять, что кино меня больше не интересует? Что тогда?
Он резко замолкает; его дыхание громче обычного, как будто он бежал все время, пока произносил свой монолог.
Кэз Сонг хорошо умеет скрывать не только физическую боль. Свои эмоции он тоже прячет умело. Если бы я знала его только по школе, никогда бы не догадалась, что он так много думал про вещи, о которых только что говорил.
– Просто попробуй, – говорю я ему, когда его дыхание замедлилось. – Ладно?
– О’кей, – неохотно говорит он. – О’кей, я об этом подумаю.
– О, и… Кэз?
– Да?
– Спасибо, что сдержал свое обещание. – Я прочищаю горло, ненавидя неловкое звучание моего голоса. – С той ночи у тебя дома. Знаю, трудно говорить обо всем этом, но я… рада, что ты это делаешь.
– Пустяки, – говорит он, хотя я догадываюсь, что это не пустяк для него. Затем он выдерживает паузу. Голосом настолько тихим, что я едва его слышу, он добавляет: – Взаимно.
Мое сердце забыло стукнуть.
– За что?
– За то, что ты… поддерживаешь меня. Я хочу делать для тебя то же самое.
При этих словах я зажмуриваюсь. Разумеется, их приятно слышать. Разумеется. Но мы ведь о Кэзе Сонге: он произнес тысячу точно таких же романтичных фраз на камеру, и все словно по-настоящему. Мне нельзя верить в искренность его слов, нельзя тешить себя иллюзией, что он может ответить взаимностью на мои чувства, ведь никто раньше не влюблялся в меня. Ведь он – Кэз-Восходящая-Звезда, а я… всего лишь я.
И все же после того, как мы заканчиваем разговор, мне требуется целая вечность, чтобы заснуть.
Я так привыкла видеть имя Кэза, светящееся на экране телефона, что при звонке в субботу вечером беру трубку не глядя.
– Ну как, сегодня ты, наконец, убил генерала? – спрашиваю я, имея в виду сцену, о подготовке к которой Кэз говорил мне в пятницу. Неожиданная польза фейковых отношений с актером: узнаешь массу спойлеров еще не вышедших сериалов.
Следует долгое молчание.
Затем в динамик просачивается странно далекий голос явно сбитой с толку Зои. А может, просто сегодня не очень хорошая связь.
– Э-э… что?
– Ой. – Я резко выпрямляюсь на кровати, отпихивая заметки к интервью для пекинской медиакомпании. По неясной причине мои мышцы напрягаются, словно готовясь к чему-то. – Оу, извини. Я подумала… я приняла тебя за другого. Привет.
– За кого? – спрашивает она. Когда я не даю ответ сразу, она отвечает сама: – За Кэза.
Я издаю невнятный звук согласия.
– Значит, вы двое так и продолжаете заниматься этой фигней, да? – И опять в ее тоне эта странная нотка.
– Какой фигней?
– Все эти показушные свидания.
– Ну да, – говорю я, и теперь не только все мое тело, но и голос оборонительно твердеет. А затем проходит долгий, неловкий момент, когда мы обе ждем, кто из нас продолжит разговор. Я не могу вспомнить, когда мы стали такими – когда прекратили перекрикивать друг друга, чтобы успеть поболтать обо всем, даже если не произошло ничего важного. А теперь мы очень заняты.
Но мы были заняты и раньше, когда я еще жила в Америке, – и все было нормально.
«Это происходит», – думаю я, и как только эта мысль возникает, она становится расплывающимся пятном, просачивающимся сквозь все и окрашивающим каждое воспоминание в тусклый серый цвет. Измененное название плейлиста. Короткие звонки. Неотвеченные сообщения. Забытая фенечка.
«Прямо как все мои лучшие друзья из прошлого».
Джун из Лондона. Ева из Сингапура. Лайза из Новой Зеландии… Итог всегда один.
Мы отдаляемся.
Нет, мы уже отдалились. Происходящее сейчас – лишь последствия.
Мое сердце сжимается в безмолвном отчаянии, но Зои, ни о чем не догадываясь, заговаривает снова.
– Что ты планируешь делать с этим?
– Делать с этим? – повторяю я, не в силах избавиться от ощущения, что потеряла нить разговора.
– Ну, в смысле, ты же не можешь продолжать дурачить всех, не так ли? Вначале я думала, что это ненадолго. Просто шутка. Но прошли месяцы, а теперь… Теперь это выглядит как бомба замедленного действия, которая вот-вот рванет.
Я сжимаю челюсть; напряжение, как проволока, опутывает меня до самых пальцев ног. Одна из причин, по которой я всегда восхищалась Зои, – это ее способность пробиваться сквозь всевозможную чушь, проникать в самую суть вещей. Такая вот она храбрая – настолько храбрая, что мне и не снилось.