Брови собеседницы изгибаются.
– Сужэнь? Серьезно? Когда он мог бы заполучить Анджелу Фэй?
– Может быть, она даже красивее Анджелы, – говорит Вторая таким тоном, будто сильно в этом сомневается. – Или, может, у нее покладистый характер.
Третья Тетушка фыркает.
– Кого ты хочешь обмануть? Молодых людей в наши дни не заботит личность тех, с кем они ходят на свидания. Особенно когда ты настолько популярен, как этот Кэз Сонг. – Затем она поворачивает голову ко мне. – Что думаешь, Ай-Ай?
– Эм-м? – выдавливаю я. Просто чудо, что я вообще нахожу в себе силы подать голос.
– Ты слышала нас, да? – говорит она, махая рукой в воздухе. – Можешь придумать вескую причину, по которой привлекательный, богатый актер на пике карьеры предпочел бы какую-то обычную девушку своей великолепной коллеге?
– Эм-м, нет, – говорю я, тяжело сглатывая, в животе у меня застрял камень. – Нет. Не могу.
Ночью я лежу в постели, все еще терзаясь жалостью к себе после разговора тетушек, когда мне впервые звонит Кэз.
– Алло? – говорю я, зажимая телефон между подушкой и щекой. – Это Элиза. Эм-м, ты ошибся номером?
И тогда раздается его смех. Тихий звук шелестит в динамике, как морские волны, и я невольно заливаюсь румянцем. Есть что-то странно интимное в том, чтобы звонить кому-то в темноте. Это как слушать любимую песню в переполненном вагоне метро: вселенная сжимается лишь до тебя и голоса в твоем ухе, а вокруг кипит жизнь совершенно безразличных к тебе людей. Ты словно прячешь удивительный секрет от всего мира.
– Нет, я знаю, что звоню тебе, Элиза, – просто произносит он. – Я хотел поговорить.
– Ой!
– Ага. – Он делает паузу, и раздается слабый шелестящий звук, быстро скрипят пружины, как будто он садится на что-то. – Ты сейчас занята, или…
– Нет, – говорю я, как будто разучившись произносить фразы длиннее одного слова. С другой стороны, мальчики еще никогда не звонили мне ночью, разве что по поводу домашнего задания. – А… ты?
– Я вернулся в отель. Мы только что закончили снимать довольно важную сцену. – Долгая пауза. – Вообще-то, сцену поцелуя.
– Ой, – повторяю я. Не знаю, почему он говорит мне это, и как, черт возьми, я должна реагировать, и как теперь прогнать из моей головы этот образ. Образ Кэза, целующего какую-то другую девушку: великолепную, длинноногую, с блестящими волосами и идеальной кожей. Девушку вроде Анджелы Фэй. – Эм-м, это мило. Поздравляю.
– Я… хотел тебе сказать. – Может, это из-за помех в динамике или качества связи, но голос Кэза звучит почти нервно. – В смысле, я чувствую, что должен.
– Что?
– Сцена поцелуя, – говорит он медленно, отчетливо, и мне хочется, чтобы он бросил произносить эту фразу, потому что она вызывает в моей голове всевозможные отвлекающие, запретные мысли о нем. – Это было… Нам пришлось сделать пять дублей, и это было долго, и я держал руки на ее талии, но это был поцелуй без языка. И мы были одеты. Полностью.
– Я… в замешательстве.
Он с досадой издает тихий вздох.
– Ты серьезно не понимаешь, почему я об этом говорю?
– Нет, – сообщаю я ему. Жар быстро охватывает мое тело, мое лицо. – Все, что я могу слышать, – это как ты описываешь свой поцелуй с кем-то в мельчайших деталях. Что очень мило – еще раз, очень рада за тебя, но…
– Ты не… ты не ревнуешь?
«Разумеется, ревную», – хочу я сказать. Хочу нажать «отбой», пойти лично разыскать Кэза и как следует встряхнуть его. Я так ревную, что это унизительно. Мне от этого тошно, хотя на самом деле какое у меня право ревновать? Наша договоренность вовсе не запрещает ему целовать других. Особенно учитывая, что это часть его работы.
Но вдруг, после той ночи у него дома, я снова что-то упускаю?.. Вдруг он сожалеет о том, что открылся мне, или боится, что я неправильно восприняла это, и думает, будто теперь у меня есть какие-то ожидания на его счет? Вдруг он поэтому и спрашивает?
– Разумеется, я не ревную, – говорю я и даже ухитряюсь издать смешок, хотя мои ногти до боли впиваются в простыни. – С чего бы?
– Ладно, хорошо. – Пауза. – Если ты уверена.
– Я уверена. Вполне.
– О’кей, – медленно повторяет он.
Я на секунду отнимаю телефон от уха, растерянно смотрю на экран, затем прижимаю обратно. Что это вообще за разговор? Почему я устраиваю себе эти пытки? Почему каждый раз, когда я с ним говорю, мне кажется, что меня бьют хлыстом?
– О’кей, – тоже говорю я после паузы. – Что ж, это было… забавно. Если ты просто звонил, чтобы об этом сообщить… Пока? Да?
– Конечно, – раздается наконец его ответ. Хотелось бы мне видеть Кэза, выражение его лица. Выяснить, о чем он думает. – Пока.
Я отключаюсь первой, швыряю телефон через кровать и со стоном зарываюсь головой в подушку.
– Какого черта? – бормочу я вслух, все еще почти уверенная, что Кэз позвонил мне по ошибке. А если намеренно, то первый и последний раз.
Но как всегда, Кэз Сонг умудряется меня удивить. Потому что все-таки звонит мне снова на следующую ночь, примерно в то же время. И на следующую ночь, и следующую после. Уж не знаю: то ли как фейковый парень, чтобы продолжать наши «тренировки химии», пока он в отъезде, то ли как друг, каковым, надеюсь, он теперь стал. Мне слишком страшно спросить. Слишком страшно спугнуть надежду.
Сперва эти разговоры весьма неловкие – во всяком случае, с моей стороны – и ограничены простыми, нейтральными темами: «Что ты сегодня делал? Как прошла съемка? Видел, что там запостили недавно?»
Однако звонки становятся все длиннее и длиннее, переваливая за шестьдесят минут и продолжаясь до тех пор, пока улицы за окном не затихают совершенно и остается лишь мое собственное дыхание в ночи. Вскоре ночные разговоры становятся привычкой.
Иногда мы болтаем до тех пор, пока не разряжается мой телефон. Иногда я засыпаю с голосом Кэза на линии.
Сама того не заметив, я начинаю рассказывать ему истории о своей жизни за океаном. Истории, которые никто не слышал от меня раньше, которые я так долго держала взаперти внутри. Они больше похожи на сцены из фильма, увиденного когда-то давно, чем на то, что произошло со мной в реальности. Я рассказываю Кэзу о последнем ужине, который мы устроили с семьей перед отъездом из Пекина, о том, как моя лаолао плакала и я не понимала почему. Я рассказываю ему об одноклассниках, которых ненавидела, и учителях, которых любила, –