Джервис с ухмылкой поднялся и пошел за мной вразвалку, показывая похабные знаки пальцами у меня за спиной на потеху своим дружкам. Раздался дружный хохот, но это было неважно, потому что, как только он оказался внизу, этот салага был мой.
Я сгреб его за шиворот и за штаны, оторвал от палубы и, размахнувшись им, как мешком, раза два-три смачно приложил его головой о ближайшую дубовую переборку. Я не злился и стремился скорее наставить его на путь истинный, нежели наказать. Когда я решил, что с него хватит, я бросил его на палубу. Но Джервис вскочил, как чертик из табакерки! И этот негодяй со всего размаху врезал мне по челюсти. Я тряхнул головой. Было больно. И это разожгло мой гнев, так что я выставил кулаки и дал мистеру Джервису то, чего он напрашивался с самого моего появления на борту.
Позже, когда он вернулся к своему шитью, его подбитые глаза, распухшие губы и расквашенный нос говорили сами за себя всей команде. И знаете что? После этого у меня ни с кем из них не было ни малейших проблем. Особенно с Джервисом.
Так я усвоил важнейший урок управления кораблем. Если бы я разобрался с Джервисом сразу, как и следовало, мне не пришлось бы так сильно его колошматить. С тех пор я взял за правило, поступая на корабль, немедленно отыскивать среди команды местного «Джервиса» и тут же его вздувать. Я нашел, что это весьма гуманный и действенный способ управления судном, и в доказательство тому — на каждом корабле, где я имел полную власть, все шло как по маслу, а матросы прыгали, едва заслышав приказ. О да, еще как прыгали, уж поверьте мне!
Так что на самом деле Хорас получил от меня именно то, чего хотел. То есть своего силовика и громилу. Поначалу он думал, что я только на это и гожусь. Но я быстро его переубедил и взамен получил то, что хотел от него самого. Ибо у Хораса было одно достоинство: он умел распознавать талант, и как только он увидел, в чем заключаются мои истинные дарования, он позволил мне их применить. Само собой, это касалось торговли и коммерции.
Впервые мы столкнулись с чрезвычайно важным делом торга за цену с португальским евреем по имени Парейра-Гомес, который был управляющим факторией баракуна в Западной Африке. [2]
У Парейры было лицо острое, как бритва, и он, без сомнения, заставлял собственных детей платить за молоко матери. Торг начал Хорас, но я его быстро оттеснил, и ему хватило ума предоставить дело мне, хотя он вполне мог бы позволить своей гордыне взять верх. Решающим стало слово самого Парейры-Гомеса. Когда мы наконец ударили по рукам, он склонил голову набок и ухмыльнулся, как кобра.
— Парень, — говорит, — ты точно не еврей хоть капельку, а? Ну и чертовски же ты хорош, ублюдок!
Я всегда буду дорожить этими словами как искренним комплиментом одного знатока другому. После этого старина Хорас позволял мне вести все дела корабля. Так что все шло хорошо, если не считать того, что мы потеряли треть команды от какой-то гнусной африканской хвори, которая к тому же загнала мистера Тэдкастера еще глубже на дно бочки с ромом, а Хораса превратила в седого старика.
Тем не менее Парейра-Гомес поставил нам прекрасный груз черных в обмен на наши товары. Отличная сделка, поскольку наши товары были дешевым барахлом, крепким джином и ржавыми мушкетами (причем еще вопрос, что из двух последних было смертоноснее для пользователя). Я весьма приглянулся Парейре, и он пригласил меня пройти с ним вверх по побережью, чтобы познакомиться с местным королем, с которым он вел дела. Там меня потчевали и развлекали со всевозможной любезностью, пока воины короля сгоняли последних наших рабов.
К февралю 1794 года мы шли в Америку — второй этап треугольной торговли. Мы продали наш груз в Чарльстоне, в Каролине, со второй солидной прибылью и взяли на борт третий груз — хлопок и табак для обратного рейса. Как только мы продали бы этот груз в Лондоне, мы бы получили тройную прибыль на каждый пенни, изначально вложенный в «Беднал Грин»! Чувствуете, в чем прелесть?
Но сперва нам нужно было доставить груз домой. И пока мы были в Чарльстоне, до нас дошли очень дурные вести. Весь город затаил дыхание в ожидании, что Конгресс янки в Вашингтоне объявит войну Англии.
Сегодня люди забыли американскую войну 1794 года, ибо ее затмили события в Европе, да и свелась она всего лишь к нескольким стычкам одиночных кораблей в море. Все из-за того, что янки пеклись о своих деловых интересах после чудовищно огромных закупок американской пшеницы лягушачьим правительством. Когда 10 марта «Беднал Грин» бросил якорь в Чарльстоне, огромный французский конвой из 117 судов под командованием контр-адмирала Ванстабля, с парой 74-пушечников и несколькими фрегатами, вовсю грузил пшеницу на севере, в Норфолке, штат Виргиния. Пшеница предназначалась, чтобы накормить мсье простолюдина-лягушатника, поскольку благодаря Революции и всем благам свободы и братства лягушатники так основательно запороли урожай 93-го года, что в 94-м им грозил голод (туда им и дорога).
К несчастью, все это французское золото, потраченное в Америке, склонило чашу весов мнения янки в пользу мсье. И вот Конгресс вошел в раж, припомнил, что Королевский флот годами забирал янки на королевскую службу, и внезапно решил, что это повод для войны. Разумеется, на самом деле Конгресс просто задабривал лягушатников в расчете на будущие продажи пшеницы.
А уж небольшая война с Англией сама по себе была делом выгодным. Это означало, что янки могли спустить с цепи своих каперов, по сути узаконив пиратство против наших торговых судов. Приходилось обходиться каперами, поскольку с 1785 года у них не было своего флота. Зато у них хватало вооруженных торговых судов, только и ждавших своего часа, и Конгрессу оставалось лишь выдать этим кораблям каперские свидетельства, и целый рой их тут же ринулся бы в Атлантику, вынюхивая британские торговые суда — то есть такие, как «Беднал Грин».
Перспектива была безрадостная, ибо янки были отличными моряками и дрались как британцы. В такой ситуации нам оставалось одно: убраться из Чарльстона как можно скорее, в надежде уйти до того, как начнется эта игра. И тут нам повезло, ибо Чарльстон раскололся в своих симпатиях. Часть горожан поддерживала войну, но торговцы табаком и хлопком, которые вели