– Я рыдаю на могиле Пиаф, про себя напевая «La Vie en rose» (Жизнь в розовом цвете, песня Эдит Пиаф) и вдруг ко мне подходит мужчина, и на хорошем русском спрашивает, откуда я?
Подошедший оказался известным французским бизнесменом русского происхождения, он приятельствовал с Ив Сен-Лораном и как раз шёл на встречу с ним, у него было время, и он решил заскочить на кладбище, где была могила его бабушки, русской аристократки Анны Бестужевой.
– Представляете, что было, когда я назвала ему фамилию? Я же тоже была Бестужева! Правда, по мужу, конечно, но всё равно. Мы тогда не знали просто ли мы однофамильцы или родственники. Но он просто вцепился в меня, сказал, что такую красоту не может скрывать от своего друга Ива. А я понимала, что могу получить за такое знакомство! О, ля-ля!
Но на встречу Лиз пошла – как можно было отказаться?
– Я решила, что потом разберусь, в крайнем случае – отсижу, ахах! Да, да, такие мысли тоже были. И понимала, что за границу скорее всего больше не поеду. Не в этой жизни. Но зато вернулась в нашу скромную гостиницу с невероятным подарком – платьем, очками и поцелуем Сен-Лорана на щеке. И его знаменитые слова, которые потом разлетелись на весь мир были сказаны мне: главное в платье – женщина, которая его надевает.
Лиз смахнула слезу, а я посмотрела на Алекса. Он тоже смотрел на меня.
Удивительно, мы знакомы так недолго, но в присутствии его я настоящая, мне ничего не надо играть. Ничего не хочется играть. Хочется жить.
– Платье и сейчас висит у меня в шкафу. Оно пойдет тебе, Надя. Нужно примерить. Тогда я была примерно, как ты, только грудь больше. Хотя и у тебя не маленькая. Большая грудь – это большая награда. Бог мог бы не давать нам мозги, достаточно было бы пары приличных сисек, да, Алекс?
– Что?
– Ты не слушаешь меня, мой дружочек? Ай-ай-ай! Ты уже сделал Наде предложение?
Он явно не ожидает от бабули подставы, начинает кашлять.
– Поперхнулся? Вот! Думай о своём поведении. Надя, а может спустимся ко мне? Покажу платье и еще много интересного.
– Нет, ба, она останется со мной, у нас еще есть нерешённые вопросы.
– Побойся Бога, Алексис, ты наверняка уже ей всё там натёр!
– Бабушка!
– Что я не так сказала? Qu'y a-t-il? (В чём дело) Тут все взрослые!
– Лиз, мы с Надей спустимся к тебе чуть позже, хорошо?
– А тебя никто не приглашал! У нас свои женские секреты, да?
– Dans chaque malheur cherchez la femme. (В каждом несчастье – ищите женщину)
– Oh mon Dieu, Алексис, не будь таким душным. Хорошо, если вы уже закончили завтрак я пойду. А то еще заставите мыть посуду. Я у себя. Надин, я жду!
– Спасибо, я приду!
Лиз встает, расцеловывает нас и уходит, оставляя в воздухе аромат Парижа и дорогой пудры.
– Она просто великолепна.
– Великая женщина, да… Знаешь, мой дед умер, когда папе было всего пятнадцать. Сердце. «Скорая» приехала поздно, не успели. Лиз осталась одна, с двумя детьми. Сын и дочка, пятнадцать и тринадцать лет. Это был конец шестидесятых. Время то еще. Мужчин одиноких подходящих не так много, да она как-то и не стремилась замуж. Всегда повторяла, что если бы наш дед был жив мужчин бы у неё больше не было. Но вот такая судьба…
– А этот Бестужев с кладбища?
– О, там тоже был роман, хотя он старше лет на двадцать. Роман с КГБ, конечно. Он приезжал, дарил наряды, драгоценности. Лиз вызывали в органы, требовали сотрудничать. Она сказала – Родину люблю, но сукой не буду. До восемьдесят девятого она не могла выехать из Союза. И Бестужеву отказывали во въезде. В девяностом он вызвал её в Париж, ей тогда было уже за пятьдесят, ему за семьдесят. Он хотел жениться. Но Лиз отказала.
– Почему?
Алекс разводит руками.
– Это спросишь у неё. Да, кстати, у нас с тобой важное дело.
– Какое? – хлопаю глазами, – Я бы еще кофе выпила.
– Сейчас сделаю. А важное дело – развод.
– Развод?
– Да. Двойной развод. Твой и мой. Нужно зайти на эти несчастные госуслуги и посмотреть, как там это всё оформляется, хорошо?
Я не знаю, что ответить.
Развод – это хорошо, конечно. И мой состоится однозначно, но…
– А зачем тебе разводиться? – задаю совершенно нелепый в своей глупости вопрос.
– Ох и дура ты Надя, даром, что умная женщина. Разведусь, чтобы жениться.
– Да?
В этот момент звонит телефон. Всё по законам жанра.
Номер высвечивается – звонят из клиники, в которой лежит Гусаров, на бегущей строке видно.
Чёрт, Гусаров! Я о нём забыла. Ему же вещи нужны, наверняка? Бельё. Полотенца, паста зубная, или пасту я положила? Ну, мало ли… бульон. Может, доктор сказал что-то купить?
Поднимаю трубку, казённый голос интересуется я это или не я. Я.
– Гражданка Гусарова, вам нужно подъехать как можно скорее к нам.
– А в чём дело?
– Ваш муж умер.
Глава 42
Умер? Как умер? Я не давала такого распоряжения… – всю дорогу до клиники почему-то кручу в голове фразу из знаменитого фильма.
Я в ужасе.
В шоке.
Что бы там между нами ни было, но смерти я Гусарову, конечно же не желала! Наоборот. Пусть бы жил себе долго и счастливо. Где-нибудь на Кольском полуострове. Или в Южном Бутове, что примерно одинаково по удалённости от цивилизации.
Кстати, правильно говорить именно так, в Бутове, а не в Бутово. В Бутове, в Марьине, в Крюкове… Господи, о чём я думаю? У меня муж умер…
Интересно, почему похоронные агенты мне не звонят?
Или я меня антиспам отбивает?
– Надя, ты как? – Алексей заботливо кладёт ладонь мне на предплечье. Он за рулём, мы едем на его машине. Потому что на своей я бы точно не смогла.
Я в шоке.
И я ничего не стала говорить Полине.
Правильно ли я поступила? Не знаю.
Наверное.
Нужно сначала вся выяснить.
А вдруг и правда, как с Бубликовым в кино? Он умер, а потом он не умер?
Господи, пусть это будет просто чья-то глупая шутка! Пожалуйста, пусть!
Или ошибка!
Я даже в суд подавать не буду.
Я даже Гусарова готова расцеловать!
Только бы был жив.
У меня ведь и платья черного нет приличного. Надо купить. И шляпку с вуалью. И перчатки кружевные. Ой, нет, какие кружевные