Так бывает.
C’est la vie – такова жизнь – как говорят французы.
Ругать мужа за то, что захотел разнообразия? Это его право быть недостойным.
Моё право – достойно выйти из ситуации. Поэтому мы, немного пьяненькие, звоним Герману и назначаем встречу на завтра, а потом…
– О-ля-ля, mes bébés (мои крошки), у бабушки ножки сказали au revoir (до свидания), кто проводит меня домой?
– Мы проводим. Меня, кстати, тоже не мешает проводить.
Одеваемся и выходим из квартиры.
Три счастливые пьяные женщины, любящие себя. Ну и мужчин.
Каждая своего.
Я – Харди. Да. Влюбилась в Алексея Иннокентьевича безвозвратно. Чем мне это грозит кроме разбитого сердца? А, ничем!
А сердце если что – склеим, не так ли?
«Il me dit des mots d'amour, Des mots de tous les jours, Et ça me fait quelque chose…»
Слова любви я от него, конечно, жду. Но даже если их не будет.
Стоп. Надя… Почему ты всё время повторяешь, если, если? Почему так не уверена в своём мужчине? Откуда это взялось?
Хватит!
Он сам сказал, что хочет тебя себе насовсем. Его никто за язык не тянул. Так что…
– Какие люди без охраны, девочки, и что вы творите, а? – Такой знакомый приятный голос. А меня развезло. Хотя на морозе наоборот должно было взбодрить.
– Алекс, mon cher ami, я напоила твою женщину, не ругайся, девочкам иногда надо. Сейчас мы проводим Аделаиду – какое красивое имя, просто incroyable (невероятно) и сразу домой.
– Пожалуй, я помогу вам проводить Аделаиду, а то мало ли…
– Merci, bébé (спасибо, дорогой)
Идём к подъезду Ады, чувствую, как горячо между лопатками. Он смотрит? Поворачиваюсь, наталкиваюсь на жадный взгляд. Краснею как девчонка.
– Спасибо, дорогие, дальше я сама! Надюша! – Адка притягивает меня к себе, напевает хитро, – О, боже, какой мущ-щина…Надюшка, не теряйся, хватай и тащи в берлогу. То есть, он, конечно, должен тащить, но ты это, не упирайся, хорошо? И пусть у тебя все получится!
– Спасибо, Адусь… пока-пока…
Отрываюсь от подруги, чуть виновато улыбаюсь Харди, который поддерживает бабушку за спину.
– Прости, мы немного…
– Всё отлично. Давай, Лизу доведём до дома, потом поговорим.
– О чём?
– Есть о чём.
Почему его слова меня совсем не пугают?
Глава 46
– Думаешь, нам стоит разговаривать? – задаю вопрос нагловато, пьяненько улыбаясь.
Мы не просто отвели бабушку домой, мы еще выпили у неё отлично сваренного нам Алексом кофе, договорились обязательно сходить вместе на милонгу – потанцевать танго, а еще на каток, попрощались, и теперь стоим в его подъезде, на лестнице.
– А ты считаешь, нам что надо делать, Надь?
Я не отвечаю. Вербально.
Я делаю.
Подхожу вплотную. Обвиваю его шею руками. Подтягиваюсь. Смотрю в глаза.
– Запрещенный приём, детка.
– А я знаю… Хочу тебя.
Вот так, откровенно, просто, честно.
Я его хочу.
Хочу быть с ним.
– Пойдём тогда.
– К тебе или ко мне?
– Обижаешь, Наденька? Конечно же ко мне.
– Хорошо.
Улыбаюсь, а он всё-таки притягивает меня сильнее, впивается в губы.
– Совсем уже охренели, места больше не нашли сосаться? Приличный дом был. – грозный женский голос заставляет вздрогнуть, Харди поднимает голову. – Ой, Лёшенька, прости, не узнала, дорогой! Как бабуля? Целуйтесь, целуйтесь… Простите, что помешала! – тон дамы сразу меняется, а я прыскаю куда-то в шею Алексу, чувствуя, что и его грудь ходит ходуном.
Мы поднимаемся к его квартире.
– Это тётя Жанна, чумовая баба, жаль ты не повернулась и не увидела её. Она выше меня ростом. – Ого, а мой Харди, на минуточку, метр девяносто точно! – и шире раза в два, раньше работала проводницей в поездах дальнего следования. Ну и ты понимаешь, как её все называли?
– Как?
– Песню помнишь? «Стюардесса по имени Жанна… обожаема ты и желанна…», вот еще все пассажиры и окрестили «стюардессой», это она всё нам с бабулей рассказывала, хорошая тётка, душевная, но строгая, видишь, целоваться нельзя.
– Она же сказала – Лёшенька, можно? – смеюсь. – И часто ты тут целовался?
– Не поверишь, с тобой в первый раз. С тобой Надежда, вообще многое в первый раз.
– И у меня с тобой тоже.
Я не лукавлю. Это так. В первый раз.
В первый раз я так хочу, чтобы всё это было и не заканчивалось. Хочу без остатка. Хочу навсегда.
Нет, возможно, раньше я тоже так хотела. Но в молодости всё как-то иначе. Всё по-другому.
Сейчас, когда есть уже опыт прожитых лет, многое воспринимается иначе. Что-то проще. Что-то сложнее.
– А твой сын дома?
– А что?
– Не знаю… ну, наверное, мне неловко.
– Ты моя женщина. Что может быть неловкого?
– Лёш, я еще и мама его девушки. И чужая жена.
– Так. Стоп. – Он тормозит меня реально прямо под дверью своей квартиры. – Давай договоримся. Никаких чужих жён тут больше нет, хорошо? Ты – моя женщина. Если ты с этим согласна, то мы двигаемся дальше, а если нет…
– Что, если нет? – почему-то вся замираю внутренне, словно от его ответа реально будет зависеть моя жизнь.
– А что, ты считаешь – нет? – он смотрит так… нечитаемо, нарочно, гад, так, чтобы не понять…
– Я хочу услышать, что скажешь ты.
– То есть ты полагаешь, что есть варианты?
– А их нет?
– Девочка, ты что-то у меня разбаловалась, не находишь?
– Я?
– Да, да… Ты, Надежда Петровна. Слишком много на себя берёшь.
– Неужели?
– Угу… видимо, кто-то давно не получал по заднице, да? Что ж, придётся мне вас, мадам, воспитывать.
– Воспитывать можно свою женщину. А ты мне не сказал, что если нет…
– Если нет, то я сделаю всё, чтобы моя женщина поняла, что она моя. Ясно?
– Ясно.
И тепло. Нет, горячо. Горячо и дико приятно слышать это от него.
Его женщина.
А он? Он мой мужчина?
Он ведь тоже, в некотором роде несвободен?
– И сразу предвосхищая вопрос, который вертится у мадам на языке.
– Даже так?
– Именно так. Я считаю себя твоим мужчиной.
– Неужели.
– Именно.
– Но… может твоя жена считает по-другому?
– Моя жена может считать всё, что угодно, её статус не имеет значения, потому что моей женой она является только на бумаге и очень скоро перестанет таковой быть. Надеюсь, твоего мужа постигнет та же участь.
– Он перестанет быть твоей женой?
– Надь, вы там сколько выпили?
– Ну… м-м-м… Две бутылки? Или… три? Я не помню. Было вкусно.
– Прекрасно. Пойдём. Тебя нужно уложить в горизонтальное положение.
– Ага, и воспользоваться.
– Чем?
– Не чем, а