– Это обязательно. – он усмехается, подходит к двери своей квартиры.
– Лёш…
– Что?
– Алексей Иннокентьевич?
– Я слушаю, Надежда Петровна.
– Я тебя люблю.
Просто захотелось ему это сказать. Очень захотелось. До сердечной боли. До кома в горле. До пекущих глаза огненно-солёных капель.
Люблю…
Часто мы говорим это слово по инерции, не потому что чувствуем, а потому, что вроде бы надо сказать.
Люблю, люблю, люблю…Буднично, без посыла, без эмоций. Когда там, за этим словом ничего не стоит. Или стоит, но этого мало. Или когда-то стояло, но давно исчезло, истлело, истончилось, ушло, сбежало, испарилось. А мы всё говорим. Люблю, люблю, люблю… Слова, слова, слова… Как у Шекспира. Слова, за которыми часто не стоит дело.
А должно стоять!
И вот это – я люблю тебя, должно подкрепляться чем-то!
Я люблю, поэтому вот тебе, милая, кофе в постель, завтрак, стакан теплой воды с лимоном с утра, вот тебе уборка в доме и развешенное бельё, вот тебе – поиграл с ребёнком, сделал с ним уроки, вот тебе деньги на карту на твои хотелки, и огромная корзина орхидей. Вот тебе любимый я вся, без остатка, вкусный ужин, нежная улыбка, массаж, пластинка, о которой ты мечтал, кружка, потому что ты их собираешь, шуруповёрт и перфоратор, и новые кроссовки.
Люблю – это вынести мусор, сделать укол, сбегать в аптеку за лекарством. Люблю – это поехать отдыхать туда, куда она хочет, или сделать отдых таким, чтобы он запомнил. Люблю – это просто рядом, когда нужно. Люблю – это спокойно слушать стук клавиш ноутбука, когда она пишет свои книги. Люблю – это слушать его рассказы о работе и сложностях новой системы.
Люблю – это не быть безразличным.
Это не слово в пустоту.
И сейчас я его говорю мужчине, который назвал меня своей женщиной.
– Я тоже люблю тебя, Надя.
И мы опять целуемся в подъезде как школьники, долго, вкусно, трепетно. Счастливо.
А потом открывается дверь.
– Бать, тут это… у матери проблемы…
Прим. автора – Дорогие мои, гимн любви – это всё про моего мужа. Хочу тут в книге сказать ему спасибо за то, что он рядом, и что он у меня такой.
Глава 47
– Лёш… я вообще не знаю, что мне делать… – Марианна сидит передо мной в коротком халатике, на лице потоки слёз, но тушь не размазана. Водостойкую выбрала что ли? Зачем? Или это у неё ресницы искусственные, которые красить не надо?
Блядь… ну что за геморройная баба?
Где были мои мозги?
Да уж… смешно, что эту фразу прокручиваю в голове я, мужик! Мне кажется, она такая… чисто женская. Это дамам свойственно переживать и сетовать на то, что выбрали не того спутника жизни.
Ладно, переживём.
Да, мозги в то время мои определённо стекли в область паха.
Помню, что хотел её, стоял у меня на неё. И не просто стоял. Да, как-то хорошо было. И трахать сладко, и защитить её хотелось. Присвоить. Застолбить.
Сработала же, зараза, сто процентов на все инстинкты. Что сказать? Молодец!
Если бы позже не скурвилась, может и до сих пор бы жили долго и счастливо.
А скурвилась банально потому, что минимальных мозгов не хватило на удержание.
Ну, на самом деле, девочки, девушки, женщины! Ведь не так сложно же с нами, мужиками? Мы же, по сути, все примитивные как самокат.
Два колеса и палка!
Нами ведь, при желании, можно крутить и вертеть, всё от нас получать! Даже не особо напрягаясь!
Нет, конечно, каждому мужику хочется быть любимым, единственным, неповторимым, самым-самым.
Ну так вам же не так сложно быть той самой свитой, которая играет короля?
Просто время от времени хвалить, напрягать, но не до предела, с уважением относиться к каким-то слабостям. Хотя бы видимость любви создавать. А не так, что получила штаны в пользование, окольцевала, потомство принесла и расслабилась, мол, никуда не денется.
Да большинство из нас и не девалось бы. Мужчины, знаете ли, перемены совсем не любят.
И уходят – если так, по чесноку – именно когда уже край.
Ну или когда грамотно уводят.
Почему женщины так любят фразу – мужика нельзя увести? Ну, типа, что мужик – не конь на привязи, чтобы его уводить? Мужчина не собачка, на поводке не утащишь.
А вот именно что – утащишь!
И уходят чаще именно те, кого очень грамотно утаскивают.
Они бы сидели как привязанные к своей жене и семье. Но их именно что планомерно отвязывают. А жена, уверенная, что мужик никуда не денется, потом глазками хлопает – как же так, увели!
Увели, потому что хотели увести и всё для этого делали. Вот так.
Но, опять же, если по справедливости – не уйдёт мужчина из семьи, где всё хорошо. Никуда не уйдёт! Хоть как ты пытайся увести! Если у него всё хорошо с женой, если он чувствует любовь, уважение, свою силу, если женщина позволяет ему быть мужчиной – никуда он не рыпнется. Сидеть будет как приклеенный.
Вот, кстати, муженёк моей Наденьки. Если бы его супруга не застукала прямо на другой бабе – так бы он и потрахивал тихонько других, при этом панически бы боялся, что жена узнает, потому что понимал – это сразу развод. По Надежде видно, что терпеть предательство она не будет. Не из тех, кто готов простить. Особенно подлость. Глупость бы простила. Но подлость.
Это такая порода женщин, для которых лучше одной, чем лишь бы с кем.
И счастье её Гусара недобитого в том, что она довольно поздно догадалась, что он и есть это самое «лишь бы кто». Ну, или просто привыкла уже к нему, принимала таким, какой есть. Не изменял бы, не таскался бы за чужими юбками, может и не такой уж плохой был бы экземпляр.
Сам себе всё изгадил.
Как и Марианна моя в своё время.
Сидит тут, плачется.
И зачем мне этот гембель?
И ведь не бросишь. Всё-таки мать единственного пока сына.
Пока?
Я реально подумал – пока? Надеюсь, что у нас с Надеждой… А почему бы и нет? Она еще молодая. Сорока нет. Еще может родить, даже не одного.
Надо будет еще настойки у бабули выпросить. Либидо и фертильность поднять.
– Лёш, ты же поможешь, а? – Марианна шмыгает носом, глазами хлопает.
– Чем? Мозги тебе свои вставить? Или что?
– Лёш… ты что? – теперь глаза округляются, слёзы текут и текут.