– А чем занимаетесь вы? – спросил Андрей, подошел к столику, за которым было оборудовано что-то вроде алтаря. – Наведением порчи и любовными зельями?
– В том числе, – не стало отрицать Ола. – Но я хотя бы не притворяюсь лучше, чем есть на самом деле.
– Где ты была вчера вечером с шестнадцати до восемнадцати часов? – спросила я, тоже подходя к алтарю, деревянная конструкция была вся заставлена оплывшими свечами. Я хотела было сыронизировать на тему старого деревянного дома и открытого огня, но почему-то промолчала.
– Здесь.
– Одна?
– С клиентом.
– Имя?
– Это конфиденциальная информация.
– Ола, речь идёт об убийстве твоей конкурентки.
– И как вы объясните это? – спросил вдруг Андрей.
Мы повернулись. Мужчина стоял на фоне бревенчатой стены, которые располагалась сразу за алтарём. На тёмном дереве в хаотичном порядке висели маски. Из дерева, коры, травы, ткани и даже кости. Маски животных и птиц.
– Ну? – потребовал ответа мой спутник. Я перевела взгляд на то, что он держал в руке. Что-то вроде пепельницы или металлического поддона, в котором лежала обугленная фотография, с уцелевшей ее части нам улыбалась Таша. А ещё в пепельнице лежала прядь синих волос. Я достала из кармана пакет для улик, раскрыла и протянул Воронову. Он ссыпал содержимое пепельницы внутрь. Я запечатала пакет и пригляделась. Где-то я уже видела эту фотографию.
– А на что похоже? – Ола вздёрнула подбородок.
– Если не расскажешь, я тебя арестую, будешь осваивать новый вид колдовства «в камере» называется.
– Чего ты от меня хочешь, Миа?
– Правды.
– Хорошо, вот тебе правда. Вчера в половине пятого ко мне пришла Алина Болотова. Она просила навести порчу на вашу Наталью Семёнову.
– Причина?
– Она не рассказала.
– И ты…
– И я ей отказала. Молодая девчонка, к чему ей такое пятно на душе.
– Но это… – Воронов снова указал на пепельницу.
– То, что я отказала девчонке, не значит, что я не наложила на Ташу проклятие по собственному желанию. Грех было не воспользоваться принесённой прядью. – Она посмотрела на меня и улыбнулась. – Хочешь арестовать меня за это? Серьёзно? Ты же не веришь в магию? Никогда не верила.
– Не верю, – ответила я и добавила: – Прошу тебя не покидать остров.
– Не бойся, я не сбегу, – сказала Ола, когда я пошла обратно. – И Миа… Я рада, что ты вернулась. Слишком многие уезжают.
Я ничего не ответила и, обогнув в дом, вернулась в машину. Воронов догнал меня, когда я уже открывала дверцу.
– Миа, ты её не арестуешь?
– Нет.
– Но она…
– Уверена, экспертиза покажет, что она навела проклятие на Ташу, когда та уже была мертва, понимаешь?
– Она не знала, – разочарована протянул Воронов, садясь на водительское место. – не знала, что ее уже убили… Но всё равно, это очень подозрительно. А если она сбежит?
– Не сбежит, – убеждённо сказала я. – Она прикована к острову куда более толстой цепью, чем якорная. Она скорее умрёт, но не уедет.
10
– Я заказал пиццу, – отрапортовал Станислав, едва мы вошли в отделение. Не знаю, как Андрей, а я принюхалась. Неужели, четыре сыра?
– Эй, а можно и мне кусочек? Я тут сейчас слюной захлебнусь, – услышали мы голос задержанного.
Рива закатила глаза, положила один кусок пиццы на бумажную салфетку и понесла к камере временного содержания.
– Хорош прибедняться, – крикнул Станислав, и пояснил: – Между прочим, ему принесли обед из мэрии. Ему, а не мне. Где справедливость? – Вернувшаяся Рива снова закатила глаза. – А до этого приходила его сестра, тоже жрачки принесла, так что кто-кто, а он точно не голодный.
– Свари кофе, и приступим, – попросила я стажера.
– Ты задержала Рохэ, но не Олу? – задумчиво проговорил Андрей, как только девушка включила кофеварку. – Почему?
– Потому что она не обзывала меня полицейской сукой, – ответила я, беря кусок пиццы. – Считай это моей маленькой местью.
– А ты крайне интересная девушка, – проговорил Воронов, глядя мне в глаза.
– Надеюсь, это не претензия, а комплимент, – произнесла я, откусывая пиццу, бросила взгляд на Андрея и едва не подавилась. Ибо в его глазах появилось что-то, от чего у меня внутренности узлом свернулись, и начисто пропал аппетит. А он смотрел так, словно раздумывал прижать меня к стене прямо здесь или утащить в подсобку. И, кажется, склонялся к первому варианту. А может, я просто фантазирую, принимая желаемое за действительное.
Действительное? Я и в самом деле этого хочу? Хочу ощутить его руки на своей талии и даже больше?
– Хм, мы вроде хотели устроить обсуждение? – спросил Станислав, не удержавшись от легкой насмешки. – Или перенесём?
Хреновы мои дела, если даже окружающие легко считывают мои желания.
– Хотели, – подтвердила я, ставя тарелку обратно на стол. – Рассказывай, что узнал.
– Ну, во-первых, – Станислав вернулся к своему столу, – диагноз Софии Болотовой самый что ни на есть настоящий. Нервы начали подводить её после одна тысяча девятьсот девяносто девятого, во всяком случае, тогда зафиксировано первое обращение к врачу. Но серьезные проблемы с памятью начались в две тысячи десятом. Ей было всего тридцать четыре года. Печально, но случается. Через три года видимо стало хуже, и она покинула школу в две тысячи тринадцатом. С тех пор состоит на учёте, но прогнозы неблагоприятные. Такое не подделаешь. Сиделка Арите подтверждает алиби Софии. В то время, как её муж задыхался на крыше фабрики, они были в студии, Болотова что-то там рисовала, если хотите, можем взглянуть.
– Обязательно взглянем, – кивнула я. – Есть ли в состоянии Софии Болотовой что-то настораживающее?
– В смысле? – не понял Станислав.
– Что выделяющееся, что-то выпадающее из общей картины? Известно ли причина болезни?
– Нет… Ну в смысле, все происходило