Дверь открылась, и нас, на удивление, встретил не дворецкий в ливрее, а молодая девушка в спортивном костюме. Девушка с русыми волосами и испуганными голубыми глазами. И я поняла, что ее уже видела на той видеозаписи, что мне демонстрировали в полиции. Она была со своим дедом, когда к ним подошёл Роман.
— Дядя Матвей, — выдохнула девушка и вдруг бросилась мужчине на шею, начала всхлипывать.
— Ну-ну, — он погладил свою племянницу по спине. — Держись. Знаю, всё очень хреново, но мы должны быть сильными. Скоро все закончится.
— Бабушка повторяет то же самое. Но я ей не верю.
— А мне поверь.
Он оглянулся на меня, снова протянул мне руку и произнёс:
— Позволь тебе представить Колосову Елену.
Девушка растерянно посмотрела на меня, вытерла слёзы и всё же нашла в себе силы произнести:
— Здравствуйте. Не лучшее время, конечно, но всё-таки добро пожаловать.
Она жестом пригласила нас в дом.
И надо сказать, эта девушка была единственным человеком, кто, похоже, был рад меня видеть. Потому что женщина, встретившая нас в гостиной на первом этаже, даже издалека напоминала льдинку.
Она была худой, высокой, с забранными в гладкую причёску чёрными волосами, щедро разбавленными сединой. Глаза её, когда-то тёмные, сейчас казались выцветшими. Кожа — почти прозрачной. Но тем не менее она была одета в вечернее платье, какую-то тонкую, словно из рыбьей чешуи, накидку и туфли на каблуках. И это не считая массивных украшений в ушах, на шее, на пальцах.
Бросив на меня всего один взгляд, она тут же поняла, кто к ним пожаловал.
— До такого, Матвей, ты ещё не опускался, — ледяным голосом проговорила она. — Привести в наш дом жену убийцы твоего отца и брата — это надо ещё додуматься.
Ну и что прикажете на это отвечать? Собственно, раз уж карты раскрыты, то стесняться явно не стоит.
— И вам доброго вечера, — произнесла я с улыбкой.
Глаза женщины зло сверкнули.
— Насколько я знаю, это и мой дом тоже, — ответил женщине Матвей. — Мама, так что я могу приводить с собой того, кого захочу.
— Ну-ну, ты ещё женись на ней.
— Отличная идея. Знаешь, если она не против, то и женюсь, — вдруг сказал Матвей и сам неожиданным образом обнял меня за талию, прижал к себе.
— Хватит, — ледяным голосом ответила женщина. — Заканчивай этот цирк.
— И выметайся, — ответил в тон ей Матвей. — Ты забыла сказать «выметайся», мама.
Вместо ответа женщина возмущённо развернулась и ушла куда-то вглубь дома.
— Ну вот, ты и познакомилась с ледяной Амелией Литовой, или Льдинкой, как зовут её в высших кругах нашего общества, что кажется ей только льстит.
— Да уж, — ответила я, а потом, спохватившись, добавила: — Прости, пожалуйста, это твоя мать.
— И что? — спросил он. — Теперь надо притворяться, что она просто замечательная? Я люблю её, но, увы, это далеко не так.
Я выдохнула и поняла, что мы всё ещё стоим слишком близко друг к другу, что его рука всё ещё лежит на моей талии, и мне почему-то совсем не хочется отстраняться.
— Мы… Мы ведь хотели что-то проверить, — напомнила я мужчине.
— Точно, идём.
10
Он взял меня за руку, и мы пошли к лестнице. Высоченной лестнице, сделанной из тёмного дерева, украшенной резными балясинами. Этой лестнице самое место в музее. Она даже скрипела под нашими шагами благородно, мягко, не торопливо и совершенно не раздражающе.
На втором этаже тоже был небольшой холл, куда меньше того, что на первом. То есть он не занимал площадь футбольного поля, а всего лишь его половину. Висели портреты в тяжёлых рамах, стояли изящные статуэтки. Блин, если бы здесь был Санька, всё бы это дорогое барахло уже валялось на полу разбитым, растоптанным.
Интересно, почему я подумала об этом? Почему подумала о том, что приведу сюда сына? Глупость такая.
— Комната моего отца — последняя, комната моего брата — справа по коридору, — объявил Матвей, останавливаясь у нужной двери.
В какой-то момент я подумала, что он сейчас постучит. Но вместо этого он просто открыл дверь.
Ну что сказать, спальня была просторной с антикварной мебелью и даже чем-то очень похожим на патефон в углу. Резные шкатулки на прикроватных тумбочках, а ещё витражи на стёклах.
— Мой брат любил антиквариат, — пояснил Матвей, проходя внутрь и распахивая дверцы пузатого, явно из прошлого столетия, гардероба. — Иногда мне казалось, что настоящее его вообще не интересует, только прошлое. Наверняка он мог бы стать неплохим историком или археологом, но, увы, — продолжал говорить Матвей, роясь в шкафу, — родители не оставили ему шанса.
Он перебирал вешалки в шкафу.
— Ага, вот она, — проговорил мой спутник и вытащил ту самую белую олимпийку с эмблемой клуба и инициалами «ЛС». Вот только её воротник действительно был зелёным. Это была олимпийка Лавицкого.
Как я и предполагала, их перепутали. А сидевший в засаде убийца не мог проконтролировать, кто из них наденет её. Дальше всё просто: они примерно одного роста, среднего телосложения, и если накинуть капюшон на голову, то будет не видно тёмной шевелюры Лавицкого в отличие от седоватой шевелюры мэра.
— Интересно, что ужаснее — просто умереть или умереть по ошибке? — непонятно у кого спросила я.
— Подай мне… что-нибудь, — Матвей обернулся, указав на комод.
— Что?
— Сумку, пакет, там в комоде, наверняка что-нибудь есть… что угодно, чтобы убрать…
Я открыла верхний ящик и даже не особо удивилась тому, в каком порядке там лежали вещи. Зарядки от телефонов были скручены или лежали в специальном отделении, наушники, несколько ручек, блокнот. Какие-то часы на пафосной бархатной подушке. И что интересно — упаковка презервативов. Хотя чего в этом такого? Мэр был вдовцом. А также какая-то холщовая сумка, очень похожая на шоппер, и несколько фирменных пакетов с логотипом и рекламными слоганами предвыборной кампании мэра.
Я схватила один, и протянула Матвею. Он прямо так, с вешалкой, положил туда куртку и произнёс:
— А теперь идём в комнату отца.
— Но твоя мать… — возразила я.
— Моя мать давно не суёт туда нос. Сколько я себя помню, у них всегда были раздельные спальни, так что не переживай, — ответил Матвей и