– А фамилию Анны не подскажете? – спросила я, чувствуя, как где-то в груди собирается холод. Нехорошее предчувствие. Очень нехорошее, хотя, казалось бы, с чего? Сколько в нашем городе Анн? Думаю, много. Сколько из них медсестёр? Тоже немало, но…
– Самарина Анна, – ответил охранник. – Очень интересная женщина, но очень занятая. Оно и понятно, персонал в больнице в те годы не хватало, медсёстрам приходилось часто выходить во внеурочные смены и подменять коллег, а она еще параллельно училась на врача. Мне кажется, именно поэтому наш роман сошёл на нет.
– Спа… Спасибо, – пробормотала я, поднимаясь с жёсткого неудобного школьного стула. – Вы нам очень помогли.
– Да пожалуйста, только не знаю, чем, – ответил охранник и с некоторым смущением посмотрел на купюры, которые Матвей достал из кошелька и положили перед ним на стол. Посмотрел, но всё же взял и убрал в карман.
– Лена, Лена, подожди, – услышала я. Обернулась: Матвей догнал меня на парковке перед школой и спросил: – Лена, что такого ты услышала? Я понимаю, история очень некрасивая, и, как сказал этот человек, мой отец не ангел, но…
– Анна, – повторила я, всё ещё не веря в то, что услышала. – Самарина Анна работает у моего свекра домработницей. Она много лет проработала в нашей городской больнице акушером-гинекологом, была подругой моей свекрови. А теперь выясняется… – Я замолчала.
– И что выясняется? – спокойно сказал мужчина и взял меня за руку. – Больница в нашем городе одна. Так что нет ничего удивительного, что она в те годы пересекалась с травмированной горничной. Правда, я не очень понимаю, что акушер-гинеколог делала в травме, – он нахмурился.
– Она сперва была обычной медсестрой, потом выучилась на врача, но если девушка была беременна… – Я посмотрела на Матвея.
– А мы можем поговорить с этой Анной? – спросил он.
– Да, – решительно ответила я. – Мы должны с ней поговорить.
15
Я знала, где живёт Анна. Как-то раз мы с Романом забирали свекра с её дня рождения и отвозили домой. Но я все равно не сразу вспомнила дорогу, изрядно попетляв по улочкам Жильевска, а Матвей следовал за мной на своей спортивной тачке и ни разу не выказал нетерпения.
У домработницы моего свекра была небольшая квартира в спальном районе города. Небольшая, но уютная. Уютный дворик, уютный подъезд с цветочными горшками на подоконниках, урчащая кошка, которая выскочила нам навстречу, и Анна, которая открыла нам входную дверь. Открыла и сильно испугалась. Словно мы были выходцами с того света. А потом вдруг заплакала и начала повторять:
— Я ему говорила, говорила же! Я просила Ромку…
Она махнула рукой, сгорбилась и пошла куда-то вглубь квартиры. Мы вошли следом. Матвей закрыл дверь, а я последовала за хозяйкой на кухню, где последняя стояла около холодильника и вытирала лицо салфеткой.
— Что вы рассказали Роману? — спросила я.
Женщина вдруг вздрогнула, словно не ожидала услышать вопрос и, наверное, надеясь, что мы просто-напросто исчезнем. Она обернулась, посмотрела на меня с каким-то странным отчаянием, а потом махнула рукой и произнесла:
— Чего уж теперь… Все равно все узнают.
Повернулась к плите, взялась за чайник, будто собиралась напоить нас чаем, потом опустила его, посмотрела в окно, словно никак не могла собраться с мыслями.
— Даже не знаю, с чего и начать.
— Начните с Ангелины, — предложил вошедший в кухню Матвей. — Вы ведь знали Ангелину?
— Да, знала. Она поступила к нам в больницу с рваными ранами лица. Но даже это было не самое страшное. И не её беременность, которую мы обнаружили. Страшно было то, что она словно не понимала, где находится, словно не могла поверить во что-то. Всё время повторяла: «Он не мог! Он не мог!»
— Это она о Литове старшем? — уточнила я.
— О ком же ещё? — пожала плечами Анна. — И хоть раны ей зашили… Работал лучший хирург, но всё равно скрыть эти увечья не представлялось возможным, а о пластике в нашем городе тогда и слыхом не слыхивали. Так что, считайте, девчонке всю жизнь загубили. Помню, как наши девчонки возмущались, а главврач велел всем рты на замке держать, потому что Литовы отвалили больнице кучу денег, в том числе и за молчание.
— Разве вы не обязаны в таких случаях заявлять в полицию? — спросила я.
— Конечно, обязаны. Мы и заявили. Насколько я помню, собаку даже усыпили. Литов заплатил большой штраф, но и всё. Случившееся было признано трагическим несчастным случаем. Только вот Ангелине от этого было не легче.
Она замолчала, снова повернулась к нам, посмотрела на меня, потом на Матвея. В глазах снова набухали слёзы.
— Тогда она выписалась, и я ничего не слышала об Ангелине около полугода, пока её не привезли в родильное отделение. Как раз моё дежурство было.
Она зацепилась руками за край стола, словно не знала, куда их деть, и вдруг произнесла:
— Лена, вы меня простите. Я уже просила прощения и у Светланы, и у Валентина Ивановича, кажется, у всех попросила, только… — Она замолчала.
— За что мне вас простить?
— Понимаете, в тот день рожала не только Ангелина, — она опустила глаза. — В тот день ещё рожала моя лучшая подруга, Светлана Колосова. И… — Она закрыла лицо руками и снова расплакалась. — Её ребёнок, мальчик, погиб при родах. Аномалии развития несовместимые с жизнью, порок сердца. Мы ничего не могли сделать.
— Но Роман… — удивилась я. — Он никогда не рассказывал, что у него был брат, который умер при рождении брат.
— А у Ангелины родилась двойня, — словно не слыша меня продолжала Анна. — Мальчик и девочка. На которых она тут же написала отказ. Даже слушать никого не стала, она вообще с врачами не разговаривала. Её никто не навещал, никто не звонил и не приносил передач. Отговорить её от этого было некому. И понимаете… Понимаете… — Она опустила руки, посмотрела на меня. — Для неё это всё равно ничего не меняло. Абсолютно.
— Что вы сделали? — спросил Матвей.
— Вы что… Вы