Но мы оба знали, что нет.
Полиция больше не задерживала за побои и нападения. Спартанская система правосудия тратила ресурсы только на одно преступление.
– Он мне не отец, – поправила я. Собственный голос звучал чуждо. – Приемный отец. И да, он м-меня ударил.
Полицейский прищурился. Разговор становился для него все интереснее.
– А кто ранил твою маму? Кто убил ее, ты помнишь?
– Расскажи им, что случилось, Алексис! – проревел Отец с улицы. – Скажи им, что это были Титаны, ты же знаешь, что я… – Он охнул, словно кто-то ударил его под дых.
Мой мозг закончил предложение за него: «…рыдал у двери ванной, умоляя вызвать Спартанцев».
– Не обращай на него внимания, – сказал полицейский. – Кто убил твою приемную мать? Вы можете сказать мне правду. Она была… вся в крови, губы в пене… С ней обошлись особенно… жестоко.
Я открыла было рот, чтобы сказать, что Мать убил Титан, но слова застряли в горле.
Сегодня ночью Чарли мог погибнуть. Никс могла пострадать. Я потерла запястья и посмотрела полицейскому прямо в глаза.
– Ее убил отец, – спокойно сказала я.
Красные глаза коня смотрели на меня обвиняюще.
Полицейский выключил диктофон.
– Спасибо, это все, что мне было нужно. Мы быстро со всем разберемся. Сегодня вечером его переведут в тюрьму Спартанской Федерации, он будет отбывать пожизненное заключение без права на досрочное освобождение, – полицейский кивнул. – Ты больше никогда его не увидишь.
Он встал и вышел из трейлера.
Снаружи Отец начал кричать и угрожать мне расправой (по мне, так он требовал слишком многого, ведь у него был шанс), но хлопнувшая дверь заглушила его причитания.
Женщина-медик смотрела на меня с отвращением, ее голос звучал необычно, когда она сказала:
– Мы ничего не можем сделать с твоим глазом или ухом. Мы не можем отвезти тебя в больницу.
Я понятия не имела, о чем она говорила.
Она вышла вслед за своим коллегой.
Мне будет не хватать ее позитивной энергии. Шутка.
Отрешенно я наблюдала за тем, как один человек протягивает вдоль стен трейлера желтую ленту с надписью «Зараженная зона», а другой заколачивает разбитое окно.
Люди потихоньку уезжали.
От шока я не понимала, сколько прошло времени.
Я моргнула.
Трейлер опустел. Воняло стерильной дезинфицирующей жидкостью, напоминавшей мне «специальный напиток».
От неоново-зеленых огней по стенам расползались тени: вереница белых электрических спартанских грузовиков уезжала, растворяясь в плотной белой пелене. Снег мягко приземлялся на подоконники.
Мы остались втроем.
Словно сон, ставший явью. Настоящий кошмар.
Дрожа и клацая зубами, я стащила с себя Никс и рывком закинула Чарли на диван, а затем пошатываясь подошла к двери трейлера.
Мне потребовалось несколько попыток, чтобы повернуть три замка.
Дрожащими руками я ухватилась за старое кресло, подтащила его к двери и плотно придвинула к ней в качестве баррикады.
Тусклый свет мерцал в зеленой дымке.
Я стянула одеяло с кровати, на которой никто из нас никогда не спал, и только тогда легла рядом с Чарли на диван и притянула к себе Никс.
Я не могла уснуть.
Когда мигающие цифровые часы показали ровно пять утра, я решила, что все равно не смогу отдохнуть и спотыкаясь пошла в ванную.
Трубы застонали, и из крана полилась струя. Побрызгав на лицо ледяной водой, я посмотрела в маленькое зеркало над раковиной.
И широко открыла рот от ужаса.
Волосы торчали во все стороны, а золотистая кожа была усыпана рубцами, синяками и порезами.
Но проблема была не в них.
Я медленно закрыла правый глаз.
Мир помутнел и потемнел, хотя левый глаз был по-прежнему открыт. Я открыла правый глаз, и зрение вернулось.
Розовая вода медленно стекала по лицу.
Из зеркала на меня смотрели разноцветные глаза. Мне не показалось: мои глаза больше не были темно-карими.
Левая радужка была белой.
Правая – черной.
И ведь это еще не все.
Словно обухом ударенная, я поднесла дрожащую руку к правому уху и заговорила. И услышала лишь искаженный, вибрирующий звук. Я опустила руку и повторила действие. На этот раз я услышала сказанное.
Я оглохла и ослепла на левую сторону.
Глубоко вздохнув, я плеснула на себя ледяной водой, пригладила волосы и расправила плечи.
Девушка в зеркале выглядела спокойной. Вся в порезах, с жуткими несовпадающими глазами она казалась пугающей. Сильной. Справа от нее на стене висел нетронутый телефон службы спасения.
– Кто она? Кажется, я ее знаю, – сказал бы Карл Гаусс, увидев ее, идущую по улице Брауншвейг в Германии. – Эта девочка будет моей ученицей!
Я улыбнулась.
Мои обидчики исчезли.
Я была свободна.
Тем утром я подружилась со вторым монстром за свою жизнь – собой.
По крайней мере, мне так показалось.
Позже я осознала, что была права и вместе с тем очень, очень, очень сильно ошибалась. Монстры – существа коварные. И обычно их истинное лицо человек видит, когда уже слишком поздно.
Позже в тот день в дверь трейлера громко постучали.
Снаружи в снегу стоял мужчина средних лет с глубокими морщинами в уголках рта.
– Федерация… – Он продемонстрировал свои идеальные манеры, сплюнув в снег. – Этот трейлер признан местом преступления и, следовательно, непригоден для проживания.
Он указал на большой белый грузовик с причудливым серебристым подъемником на кузове.
– Мне приказано забрать его, – его голос звучал приглушенно, а звон у меня в левом ухе усилился.
Снаружи шел снег, и его ресницы успели заиндеветь.
– А нам где ж-жить? – спросила я онемевшими губами.
– Не ко мне вопрос. Всем жителям нужно эвакуироваться. Немедленно, – сказал он с безучастным выражением лица. – Я уполномочен применить силу, – добавил он, держа руку на пристегнутой к поясу дубинке.
Несколько минут спустя мы с Чарли и Никс стояли посреди безжизненного и пустого участка земли, завернутые в родительское одеяло. Наши немногочисленные вещи стояли в коробке у наших ног.
Грузовик буксировал трейлер по покрытой льдом дороге.
– Давайте найдем убежище, – прошептала я и повела семью к ближайшему трейлеру, чтобы попросить о помощи.
Мы официально стали бездомными.
Есть у жизни в темные времена особое свойство: она неудержимо летит под откос.
Всегда.
Глава 3
Выживание в аду (старшей школе)
Алексис. 2099 год
На потолке мерцал неоново-зеленый свет: в школе электричества едва хватало для освещения помещений.
Было шесть утра, но в классной комнате (перед началом занятий учителя обычно отмечали посещаемость) было шумно.
Да кого вообще интересуют измены ■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■
Понять других людей всегда было нелегко, но