История мастера-мельника
Нынче на холме Берлиш остались только руины, неровный круг из камней. Дорога, которая когда-то вела туда из деревни Стагсби, расположенной в долине, превратилась в едва заметное углубление в траве, а некогда крутившиеся парусиновые крылья мельницы забыты. Время бежит, и жизнь течет следом за ним. Лишь ветер знай себе дует.
Когда-то Уэстоверы были мельниками. Они принадлежали своей мельнице в той же степени, что она принадлежала им, а холм Берлиш был настолько тесно связан с их ремеслом, что в местном диалекте слова «мельница» и «холм» стали значить одно и то же. Мельница стояла на холме, холм был неотделим от мельницы, и кто-то из Уэстоверов, отец или сын, отвечал за вращение лопастей, вот и все, что жители Стагсби и все работники с окрестных ферм и мелких хозяйств желали знать. Сама мельница с четырьмя наклонными стенами из дранки, выгоревшей на солнце и выбеленной непогодой до такой степени, что она стала едва ли не бледнее парусины, относилась к так называемому козловому типу. Ее верхняя, средняя и нижняя части поворачивались разом вокруг центральной оси на приземистом каменном цоколе, подставляя лопасти любому преобладающему ветру. В Элфорде была башенная мельница, в Лохе и Скримби – водяные с колесом верхнего боя, но мельница Берлиш на холме Берлиш знай себе крутилась год за годом. Может, где-нибудь подальше расценки были лучше, однако все уравновешивалось дополнительным временем в пути, дорожными сборами и тем фактом, что это ведь Стагсби, и Уэстоверы были здешними мельниками с незапамятных времен. Поколение за поколением Уэстоверы укрепляли связи, беря в жены дочерей фермеров, которые приезжали в повозках на холм Берлиш, а если кому из Уэстоверов нечем было заняться, он возделывал некую часть из многих тысяч акров земли, окружавшей мельницу. Уэстоверы были бледнолицыми, с волосами песочного цвета, пухлыми руками и близко посаженными глазами, казавшимися почти прозрачными, словно впитавшими в себя часть неба над их домом на вершине холма. Они рано лысели – люди шутили, дескать, ветер волосы сдувает, – усердно трудились, мало разговаривали и предпочитали все силы беречь для работы.
Натан Уэстовер оказался последним из мастеров-мельников с холма Берлиш, пусть ему и понадобилась большая часть жизни, чтобы это осознать. В детстве Натану даже в голову не приходило, что такое может случиться. Неустанный скрежет и постанывание работающей мельницы сопровождали его ежесекундно и как будто заставляли кости вибрировать в унисон.
Ему велели следить за шкивом, который грозил сорваться.
– Посмотри, как он установлен, вон та металлическая лента удерживает его, где надо… – объяснила мать, часто бравшая на себя мелкие мельничные задачи. – Эти детали работают так давно, что мы с твоим отцом уже и не помним, сколько им лет. Но срок их службы истекает… – Шкив вертелся, мука шуршала, мельница рокотала, а валик подле шкива крутился как-то сбивчиво, через силу. – И у нас столько работы, что мы не можем остановить мельницу, просто чтобы все отремонтировать. Поэтому кто-то должен следить – ну, не просто следить – за ними. Я хочу, чтобы ты пел валику, помогая шкиву вращаться, оставаясь на положенном месте. Ты меня понял?
Натан кивнул, ибо мельница постоянно напевала свои заклинания, откуда-то снизу доносился ее глубокий рокочущий голос, и теперь мать повторила маленький фрагмент этой песни собственным мягким голосом, четко проговорила фразы из машинного вокабулярия, и он подхватил, и как валик, так и весь механизм шкива стали вращаться легче.
Вскоре на Натана начали перекладывать все больше и больше обязанностей. Он даже научился выпевать заклинания посложнее, благодаря которым мельница поворачивалась, а потом сделался достаточно сильным, чтобы таскать полные мешки с зерном. Он вертел рукоятки лебедок, занимался увлажнением зерна [27], чистил желоба, смазывал механизмы. Ему нравилось, каким элегантным образом на мельнице были уравновешены вес, длина, количество и объем. Когда в школе приходилось решать задачу о пятнадцати рабочих, копавших яму такой-то ширины, это было ни о чем, зато он даже во сне решал другие задачи, связанные с зерном, мукой и особенно с ветром.
Иногда их навещали толстомясые мужчины из окружного отделения Гильдии мельников. В такие дни мельницу надо было привести в полный порядок – вовремя сделать записи в бухгалтерских книгах, подмести верхние этажи, навощить нижние, постирать парусину и смазать металлические детали, чтобы они стали черными и блестящими, как новые сапоги, – однако Натан вскоре узнал, что эти люди хотели бы ее заткнуть, затормозить и разобрать, покончить с предприятием навсегда. Для них она была чем-то мертвым под холодным небом, и он начал испытывать к своим так называемым гильдмастерам то же презрение, что и всякий уважающий себя мельник.
На третьем этаже мельницы, над бухгалтерскими книгами и чернильницами с зелеными и красными чернилами, в глубокой зарешеченной нише стоял трехтомный Тезаурус заклинаний. В один из тихих дней, когда улеглись весенние ветра и парусиновые крылья вращались неторопливо и грациозно, отец достал тяжелые книги и сдул с них слой той бесцветной пыли, которая в мельнице оседала абсолютно на всем, как ни подметай и ни проветривай помещения.
– Вот, сынок… – Он кашлянул. – Ну, ты знаешь, что это такое. Однажды они станут твоими. В каком-то смысле, полагаю, уже твои…
Пожелтевшие страницы колыхались и хихикали. Как и сама мельница, они все время двигались и были исписаны тем же фонетическим кодом, чьи значки Натан видел отштампованными, вырезанными или выгравированными на балках, опорах и механизмах. Еще имелись схемы. Написанные от руки примечания. Смазанные строчки и загнутые уголки там, где попалось особо полезное заклинание. Натан впитал все это в тусклом свете мельницы. Нашлись и первые магические фразы, которым его научила мать, приставив к шкиву, а также более длинные и сложные мелодии, отгонявшие четырех апокалиптических демонов, известных любому мельнику: долгоносиков, древоточцев, огонь и крыс. И как всегда в вопросах, касающихся семейного дела, Натану казалось, будто он заново открывает то, что и так уже знал.
Бывали периоды затишья, а бывали