– Я разузнаю. А сейчас идемте, Гамильтон, я отведу вас к Призраку, пока его время не вышло. Он не всякий час появляется.
* * *
Спектакль закончился поздно, а Дженет сверх того не выходила еще около часа. Было по-осеннему сыро, промозгло, и Грегори продрог. Башенные часы в отдалении пробили полночь, когда Дженет появилась наконец у двери служебного входа. Сегодня она совсем не походила на сильфиду, на ней было модное платье с турнюром, с лифом, украшенным цветами, пурпурное, а на голове – шляпка с густой черной вуалью. Грегори хотел уже шагнуть и заключить Дженет в объятия, но тут из тени выступил высокий молодой мужчина. Он был хорошо, но несколько броско одет, сразу видно – иностранец. На мизинце его левой руки поблескивал крупный перстень с камнем размером с голубиное яйцо. Мужчина сам заключил Дженет в объятия, поцеловал, как хотел обнимать и целовать ее Грегори.
– Не здесь, дурачок, – отстранилась Дженет. – Non cosi in fretta [7].
Они сели в уже знакомую Грегори черную карету, слуга вскочил на козлы, и экипаж тронулся. Грегори едва успел вспрыгнуть на запятки.
Город накрыл туман, и, по счастью, ни один человек не был свидетелем тому, в каком непристойном виде раскатывает по Лондону весьма уважаемый джентльмен. Пойди об этом слухи, и его засмеяли бы в клубе. Эта мысль повлекла за собой другую, тоже как-то связанную с клубом или с его членами, но туман выплеснулся в лицо Грегори, и, пока он отфыркивался, все позабылось.
Наконец экипаж остановился у знакомого дома, и Дженет вышла, поправляя измятое платье. Мужчина шел за ней, и лучи уличных фонарей поблескивали в гранях камня в его перстне, слишком крупного, чтобы быть настоящим бриллиантом. Пара мгновений, и они скрылись за дверью. Только смех еще какое-то время висел в сыром воздухе.
Следующие полчаса Грегори мерил шагами улицу. Измятое платье Дженет. Занятия любовью прямо на ковре, потому что невозможно терпеть. Перстень на мизинце. След, оставленный жадной рукой на нежном теле Дженет. Грегори метался по улице, мучимый ревностью. Наконец терпение его иссякло. Грегори взбежал на крыльцо и заколотил по двери, выкрикивая имя Дженет. Прошла, кажется, вечность, прежде чем дверь открылась, и Дженет возникла на пороге. Она была обнажена, и свет и сигарный дым словно обтекали ее совершенную фигуру. Кожа была молочно-белой. Тяжелые, налитые груди приглашали к ним прикоснуться. И кто-то касался их всего мгновение назад. От Дженет пахло вином и страстью. Грегори сжал кулаки, так что ногти вонзились ему в ладони.
– Грегори? – удивленно сказала Дженет.
– Не ждали, мадам?
Дженет обернулась и глянула через плечо. Поднявшись на несколько ступеней, Грегори мог видеть похотливое животное, развалившееся на диване. Он тоже был наг и ничуть не стеснялся этой своей наготы.
– Только не устраивай сцен, милый, – попросила Дженет со сладкой улыбкой. – Ненавижу сцены.
– Ты… ты…
У Грегори не было подходящих слов, чтобы выразить свое возмущение. Но вот Дженет коснулась нежно его щеки, и слова совсем пропали. Грегори сглотнул.
– Ты ведь не сердишься из-за моих маленьких слабостей, дорогой? – нежно спросила Дженет. – Заходи и не обращай внимания на Паскуале. Ведь это ничего, ровным счетом ничего не значит.
Грегори глупо кивнул и переступил порог.
* * *
Трущобами владел страх, но он не заставил людей убраться с улиц. Впрочем, страх жил здесь всегда, обитатели этих крысиных нор давно к нему привыкли и, возможно, даже перестали замечать. Тьма сгущалась, ползла по улицам, струилась из каждого окна, из каждой щели. Тьма сопровождала Сайласа Родни, окутывая, точно плащ. Дамиан понимал, что не следует идти за этим человеком, он крыса, грязное помойное животное. Понимал, но шел.
– Далеко еще? – спросил Дамиан.
– Следующая улица, сэр, – ответил Родни. Его косой взгляд показался Дамиану неприятным и по-настоящему опасным.
Чертов крысятник!
Узкий проход вильнул, поднырнул под нависающим низко вторым этажом, мимо темных, засиженных мухами витрин. Последний фонарь – одинокая свеча в банке – остался позади. Лунный свет не проникал сюда. С трех сторон возвышались грязные дома в три этажа, образуя своего рода хозяйственный двор. Четвертый дом был низкий, хранящий следы пожара, нежилой. Место это не понравилось Дамиану. В таких обязательно таится что-то недоброе, темное, опасное.
– Здесь ее видят, – сказал Сайлас Родни. – Вот в этом самом месте. Местные говорят, здесь она начинает охоту.
Дамиан еще раз огляделся. Ставни почти всех окон были закрыты наглухо. В двух или трех еще теплился свет, пробиваясь сквозь щели, но неяркий. Свеча, не более. Черное горелое здание за его спиной было совершенно пустым. Даже больше. Казалось, за спиной его зияет дыра. Из нее тянуло холодом.
– Она появляется в полночь, – сказал Сайлас Родни. – Ни минутой позже.
Дамиан достал часы – достаточно беспечно в этих краях, – откинул крышку и провел пальцами по стрелкам. Полночь без двух минут.
За спиной у него что-то затрещало. Дамиан медленно обернулся, прекрасно сознавая, что ничего хорошего не увидит. Часть стены, сгоревшая до черноты, медленно вибрировала; вниз осыпалась сажа. Где-то вдалеке колокол ударил, отмечая полночь, и из стены вышла белая фигура. Людям такое не под силу, но Лаура, должно быть, не была человеком уже очень давно. На ней было белое платье, в таком Лаура позировала художнику. Подол его был весь в пятнах крови. Глаза Лауры остекленели, она была лишь пустой мертвой оболочкой, внутри сидело нечто чужое, опасное. Прежде Дамиан думал, что Лаура поддалась на посулы каких-то сил, но теперь сомневался, что она вообще существует.
На него смотрели злые белые глаза.
– Здравствуй, мертвый мальчик, – сказала Лаура.
* * *
Элинор тщетно пыталась вспомнить, как же боролась с бессонницей в детские или школьные годы. Кажется, и не было ее, этой самой бессонницы. Алессандра заварила чай с травами, расхваливала его, как могла, но пряный напиток только успокоил сердцебиение, однако заснуть не помог. В конце концов, Элинор выбралась из-под одеяла, набросила бархатный халат – горничные принесли его из гардеробных этого дома, он был великолепный, хотя и очень старый, и Элинор устала сопротивляться и отказываться от удобств – и устроилась возле камина в нижней гостиной с книгой, оставленной Дамианом. Это оказался дневник кого-то из его предков, датированный 1818–1819 годами, и читать его было бы неловко, не напоминай он скорее сатирические страницы в журнале. Не хватало только карикатур на полях для пущего сходства.
– Мисс Элинор! – Пегги