– А, крылатые? – Чу Е засмеялся. – Стайки птичек!
Он со свистящим звуком вытащил стрелу, поднял голову к небу и выстрелил. На этот раз невезучим оказался дикий гусь.
– Смотри-ка, стрела вошла через левый глаз и вышла из правого, прямо в цель, – гордо произнес Чу Е.
Думаю, если бы мимо пролетал крылатый, Чу Е точно так же застрелил бы его и рассмеялся. Какой же он неприятный!
Чу Е хорошо ко мне относится, но он умеет быть добрым только к людям, которые ему нравятся. Все остальное для него – лишь мишень для стрелы. Я не люблю таких, как он.
Есть у нас один крылатый, и он совсем не похож на «птичку». Напротив, выглядит так же, как и мы. Правда, его лицо всегда измазано пеплом и золой. Никогда не видела его лица чистым, при солнечном свете, но мне кажется, что он очень красив собой.
– Ты ищешь мои крылья? – Как-то раз он спросил меня, заметив, что я пытаюсь рассмотреть его спину.
– Я… – Я очень смутилась в тот момент, однако любопытство все же взяло верх. – Разве у тебя их не должно быть?
– Да, они есть у всех представителей моего народа, – он дружелюбно кивнул, – но наши крылья не показываются до наступления Седьмой ночи [26].
– Седьмой ночи? – Я понурила голову. – Тогда где ты их прячешь сейчас?
– Прямо здесь! – Он показал мне свои лопатки. Они слегка выдавались вперед, но никаких крыльев на них не было. – Наши крылья, как бы сказать… Отличаются от птичьих.
– Значит, ты сможешь летать в Праздник влюбленных? – не сдавалась я.
– Я? В Праздник влюбленных? – Он глубоко вздохнул. – Нет.
Крылатый отвернулся и продолжил ковать железо, и от ударов молота полетели искры.
– Почему? – Я подошла и вновь встала перед его лицом.
Он улыбнулся мне и сказал:
– Не хочу. На самом деле, летать не так весело, как ты думаешь.
Как же это может быть не весело? Если б умела летать, я бы смогла увидеть наш Золотой шатер и множество других домов, весь Байма и даже море Куюань. Они все были бы маленькими, словно на ладони, и, наверное, казались бы игрушечными. Однажды сестрица Лянь взяла меня с собой на горный пик Жогань, и мы вместе смотрели оттуда на бескрайние степи. Она сказала тогда, что ей кажется, будто мы летим и смотрим на плоскогорье с небес.
Мне бы очень хотелось уметь летать, однако я видела, что улыбка крылатого была фальшивой, а его глаза полны горечи – такой же, какая иногда появлялась в глазах моей матери. Я больше не задавала ему вопросов. Было бы неправильно тревожить чужие душевные раны только ради того, чтобы удовлетворить свое любопытство.
Я довольно часто хожу к нему.
Больше не спрашиваю его о Седьмой ночи, но он рассказывает мне много-много других историй. Еще у него есть золотая арфа с четырнадцатью серебряными струнами, и таких арф я никогда прежде не видела. Звук ее струн напоминает треск льда и капель ранней весной. А еще крылатый поет мне.
Он знает бесчисленное количество песен и мелодий из самых разных мест, а баллад еще больше. Должно быть, крылатый побывал везде, где только можно, – и он действительно был там, в отличие от Чу Е, который лишь пересказывает истории о чужих дальних странствиях. Каждый раз, когда прихожу к крылатому, он рассказывает мне новую балладу или поет новую песню, если есть свободное время.
Я никогда не спрашивала об истории его собственной жизни – боюсь, после этого могла больше ничего от него не услышать.
Е Цзы говорит, что мне не следует ходить к нему так часто.
– Ты принцесса Чжуянь! А он кто?
Я понимаю, что она имеет в виду под этими словами. Иногда мне кажется, что она больше меня подходит на роль принцессы.
– Просто странствующий кузнец, – сухо отвечала я. Мне нравится, что Е Цзы так заботится обо мне, но очень раздражает, что она всегда права!
– Крылатый-кузнец?! [27] – удивлялась Е Цзы. – Кажется, они не очень-то хороши в этом ремесле. Им больше по душе спать на ветвях подобно птичкам – Чу Е так говорит.
– Но он действительно самый искусный мастер-кузнец в наших краях. Ведь все в племени ходят за починкой только к нему!
Мрачного вида глинобитный домик, наполовину зарытый в землю, всегда завален всякой железной утварью, которую наши соплеменники приносили крылатому мастеру. Каждый раз, когда я приходила к нему в гости, он что-то выковывал, сидя у очага.
– «Не все те, кто искусно шьет, – портные». – Е Цзы продекламировала старую пословицу. – Ты когда-нибудь встречала кузнеца, который знает столько удивительных историй?
– Может быть, он раньше был бардом? [28] – Пораженная своей догадкой, я приложила ладони к щекам.
– Больно благородный для барда! – Е Цзы прыснула от смеха. Я знала, что она так говорит из-за арфы крылатого. Барды всегда одеты в лохмотья. Если сумки для их музыкальных инструментов не покрыты пятнами, а струны из конского волоса все еще одного цвета, то это, должно быть, новички, недавно начавшие свои странствия. И вообще барды, как правило, намного более веселые и открытые, чем нелюдимые крылатые.
Я пришла с вопросом напрямую к отцу.
– Можно ли мне ходить в гости к крылатому кузнецу?
Отец был крайне удивлен.
– А-Жуй, милая, но зачем же тебе ходить к нему?
Я рассказала, что мне нравится слушать его истории. Отец долго колебался.
– Вот ты мне никогда ничего не рассказываешь. – Я надула губы и притворно обиделась.
Отец улыбнулся.
– Хорошо, можешь к нему ходить.
Он знал, что я просто капризничаю, но привык во всем потакать мне.
– Но ты должна всегда быть с ним вежливой. И Ую [29] не похож на обычного крылатого, и он уж точно не простой кузнец.
Отец знал его имя. Никогда не видела, чтобы мой отец кого-то расспрашивал или приказывал о чем-то докладывать, но он неизменно в курсе всего, что происходит на плоскогорье. Прошло почти два года с тех пор, как И Ую появился в Байма, и, вероятно, отцу известно о нем гораздо больше имени. Я всегда учтива с И Ую. Однако он, кажется, с каждым днем все глубже погружается в работу. Его дом наполняется все большим количеством вещей, и у него остается все меньше времени, чтобы проводить его со мной. Но даже в таких условиях он всегда находит время, чтобы сыграть для меня свои баллады.
Е Цзы говорит, что И Ую