Особую трогательность композициям «Воскресения» добавляли соло-партии Алексея Макаревича, написанные и разученные в коридорах студии в самый последний момент. Романов напевал мелодию, а будущий продюсер группы «Лицей» ее подхватывал, доделывал и таким образом выучивал четыре такта. «Отрепетировав восемь тактов, мы шли в студию писать наложением вокал и гитару, – рассказывает Романов. – С восемью тактами в голове Макаревич играл стиснув зубы и выпучив глаза – пока ничего не забыл».
В одной из композиций придумать партию соло-гитары не смогли даже Романов с Макаревичем. Всех выручил Кавагоэ, который садился рядом с Макаревичем, в нужный момент выхватывал гитару, играл свое соло и успевал вернуть инструмент Алексею.
С переменным успехом запись продолжалась около двух недель. Сам Романов, вокал которого звучит на семи песнях из десяти, больше всего намучился с композицией «Я тоже был». Раз за разом его голос напоминал «вопль свердловского панка», и в итоге песня была записана дубля с шестнадцатого. Зато на удивление легко и естественно получилась «Снежная баба» – спетый и сыгранный наиболее непосредственно, вживую, рок-н-ролл, поддержанный активной бит-гитарой, ностальгическим «буги-вужным» басом и а-ля битловскими подпевками «шубидуба/у-а/у-а».
«Я до сих пор с дрожью думаю о том, как наши музыканты берутся играть на русском языке голимый рок-н-ролл, – говорит Романов. – Какой-то элемент пародии и даже самопародии в настоящем рок-н-ролле заключен, а при буквальном копировании получаются убогие вещи. Поэтому мы разукрасили „Бабу“, как только могли, чтобы было понятно, что это не всерьез, а хулиганская песня».
Когда альбом был наконец-то записан, он оказался не только без сквозной идеологии, названия и обложки, но даже без четко зафиксированного количества песен. «Тут серьезного нет вообще ничего – начиная с пения птичек в начале, – вспоминает Маргулис. – Тогда мы как-то своеобразно выпили и нам захотелось лесного тепла… После этой записи я понял, что если у команды нет доли иронии, то это не команда».
Помимо десяти песен, записанных в монорежиме на 45-минутный формат, Сапунов в последний студийный день напел (в сопровождении Кавагоэ и Маргулиса) еще шесть композиций своего приятеля Константина Никольского, включая «Музыканта» и «Ночную птицу». Запись делалась впопыхах, Никольский ее жутко раскритиковал и распространять не велел. Однако альбом пошел гулять по стране сразу в трех (!) версиях: официальной – состоящей из 10 композиций на 45 минут, в смешанном варианте из 16 песен, а спустя год – как двойной альбом, добитый еще пятью композициями, записанными «Воскресением» в студии ВГИКа. Во всех этих разновидностях с трудом разбираются даже сами музыканты. По крайней мере, каждый из них имеет на данный счет собственное мнение.
…Успех записи явился неожиданностью не только для ее участников. Точнее, неожиданным был даже не успех, а та скорость, с которой альбом стал популярным. С момента появления новой, еще никому не известной команды прошло всего несколько месяцев, а ее песни уже прочно оккупировали радиоэфир на Moscow World Service и заняли высокие места в первых официальных хит-парадах. Парадокс заключался еще и в том, что к моменту выхода альбома группа «Воскресение» не успела сыграть ни одного концерта.
«Чтобы команда зазвучала и сыгралась по-настоящему, нужен как минимум год активных выступлений, – говорит Алексей Романов. – Мы, конечно, рассчитывали, что альбом выстрелит, но не думали, что это произойдет так быстро».
1980
Майк
Сладкая N и другие (1980)
сторона A
Если ты хочешь
Седьмое небо
Фрагмент
Пригородный блюз
Свет
Утро вдвоем
Если будет дождь
Я возвращаюсь домой
Blues de Moscou (часть 1)
сторона B
Сладкая N
Блюз твоей реки
Дрянь
Все в порядке
Всю ночь
Позвони мне рано утром
Прощай, детка!
Лето 1980 года. Ленинград. Только что закончился второй призыв в Афганистан и вскоре начнется Олимпиада. В Госкино приостанавливается закупка иностранных боевиков, советские кинокомедии становятся грустными, а в городе на Неве совсем исчезают продукты. Прогрессивная молодежь болеет Западом, и те, кто не имеет возможности эмигрировать, создают в душе своеобразные заповедники. Пустые бутылки, немытая посуда и разбитые пластинки располагают к пародии на жизнь. На смену образу жизни: «по трудовой книжке» – старые дачи и пригородные электрички сулят эстетическое бегство от передовиц газеты «Правда». Поколение истопников и сторожей слоняется по букинистическим магазинам, по лесам в пошитых мундирах наполеоновской эпохи или играет рок-н-ролл на развалинах царскосельской архитектуры.
Вскоре после разгона джинсовой молодежи с гитарами у северной лестницы Михайловского замка Майк Науменко получает приглашение записать свои песни на ул. Некрасова в студии «Большого театра кукол». В то время в ленинградских театрах было принято записывать разных бардов. Поскольку речь шла о рок-барде, проработавшем около года в должности техника-радиста, главреж театра Сударушкин отнесся к забавной затее спокойно, каждый раз давая письменное разрешение на запись в фонд репертуара спектаклей. Как-то во время сессии он вошел в студию. На пульте стояли стаканы с портвейном. Сударушкин запросто опрокинул один вместе с нами, как ни в чем не бывало.
В театре кукол у Майка появилась возможность поработать в полупрофессиональной студии (два магнитофона Studer и STM с высокочастотным разрешением на 38-й скорости), и он тут же решил зафиксировать все имеющиеся в наличии песни.
В восьмидесятом году он не тянул на артиста сцены и организатора, еще не было собственной группы, но по поводу записи можно было кое-что придумать. Майк пригласил на встречу гитариста Вячеслава Зорина из группы «Капитальный ремонт», в составе которой Майк периодически появлялся в течение 79-го года. Кое-что у них было отрепетировано заранее, а часть программы было решено записывать экспромтом.
С начала июня работа в студии театра на улице Некрасова закипела. На нескольких композициях гитарному дуэту Майка Науменко и Вячеслава Зорина подыграл на гармошке Борис Гребенщиков.
Очевидно, что, когда Михаил получил приглашение записаться, он уже «по уши» сидел в материале, основательно поработав дома с магнитофоном. После первых же проб поэта-блюзовика залихорадило от полученных результатов.
Майк начинал запись немного робко, но затем, увидев реакцию операторов и первых слушателей, успокоился и, по мнению Зорина, разошелся вовсю. После первой сессии, когда они вышли на улицу, он сказал удивительно торжественным голосом: «Сегодняшний день прожит не зря».
Зорин вспоминал, что кроме нескольких композиций, в