«Майк хотел как лучше, но боялся портить варианты, предполагал, что некоторые песни будут переделываться в другой раз».
…От этого альбома веяло вдохновением и шестидесятыми. Медленные рок-н-роллы («Седьмое небо») соседствовали с ритм-н-блюзами («Утро вдвоем») и прорывом «Пригородного блюза», в котором строчка «хочется курить, но не осталось папирос» казалась вытащенной из цитатника декадентской поэзии модерна. Исполняемая в бешеном темпе, эта композиция выглядела как открытая заявка на панк-рок или «Нью-Йорк Сити» Джона Леннона. В то время исполнение «Пригородного блюза» публично воспринималось как призыв к вооруженному восстанию. Не случайно спустя пару лет при литовке официального текста в Ленинградском рок-клубе вместо «я сижу в сортире и читаю Rolling Stones» печаталось: «я сижу в квартире». Чудом не пропало красивое и подозрительное слово «папирос».
Открывала альбом компромиссно заготовленная песня: «Если ты хочешь».
Им всем нужен кто-то,
Кого бы мы могли любить.
И если хочешь…
Эффектный речитатив и редкий для Науменко битловский переход с «E» на Фа#m, затем на «G» и обратно на «Е» украшали сформулированный итог жизненной философии деятеля ленинградской подпольной культуры: «И если хочешь, ты можешь застебать меня!»
Очень скоро заманчивость этих песен станет модой работать под андеграунд для многих юных подражателей, проживших по большей части в сталинских высотках и не видавших настоящих очередей и милицейских обломов.
…Первую сторону альбома завершало сразу несколько блюзов. «Если будет дождь» – красивая, немного разорванная по ритму акустическая баллада; «Я возвращаюсь домой» – холостяцкий манифест, сопровождаемый торжественным боем аккордов, и, наконец, супер-квадрат «Blues de Moscou», сыгранный при активном участии гитары Зорина и его же репликах («Наливай!»).
Любопытно, что на этом альбоме в композиции «Blues de Moscou» «барышни в столице… не любят звезд панк-рока», а не «музыкантов», как это было в более поздних версиях, когда Майк со страшной силой стал открещиваться от панк-движения, называя блюзом все подряд. Говорят, он не очень любил корневую африканскую музыку, предпочитая слушать и выращивать белый блюз (хотя финал «Старых ран» и заканчивается реггийным гитарным соло из «I Shot The Sheriff» Боба Марли).
Одним из основных хитов альбома стала рок-композиция «Дрянь».
Ты дрянь…
Ты продала мою гитару
и купила себе пальто.
Эту песню Майк писал в течение целого года и закончил только в 79-м. Многие утверждали, что ее мелодическая линия один в один снята с T. Rex, басовый ход услышан у Моррисона, а текст напоминает вольный перевод Лу Рида и полузабытый боевик «Россиян» под названием «Гадость». В частности, Вячеслав Зорин вспоминал, что, сидя как-то вечером в гостях у Майка, он случайно услышал «Дрянь» на английском. «Вячеслав, ты только ничего не подумай», – заволновался Майк. Чего уж тут думать! Майк и Боб, как самые англоязычные из ленинградских авторов, прекрасно знали рок-поэзию с разворотов пластинок. Не обязательным казалось что-либо переводить полностью. Достаточно понять смысловые линии западных менестрелей и воспроизвести версию применительно к советской жизни.
Та же «Дрянь» воспринималась впоследствии гениальной импровизацией и со временем стала классикой в репертуаре Майка и «Зоопарка». К слову, в начале 90-х годов право на исполнение «Дряни» было получено от бывшей жены Майка группой «Крематорий», и почти в то же время «Дрянь» была записана Ольгой Першиной (соавтором «Двух трактористов» и боевой подругой «Аквариума» эпохи «Треугольника»).
Майк никогда не маскировал источники своего вдохновения, называя Марка Болана и Лу Рида в числе любимых персонажей. Неслучайно также записанная в театре кукол композиция «Страх в твоих глазах» напоминала одну из мелодий T. Rex с пластинки 77-го года «Dandy In The Underworld», а «Я люблю буги-вуги» (с альбома «Белая полоса») в точности копировала «I Love To Boogie» с того же диска Болана, увы, без указания авторства.
…Во время июньской работы над «Сладкой N» Майком было записано еще шестнадцать композиций, не вошедших в альбом и увидевших свет спустя полтора десятка лет на двойном компакте «Сладкая N и другие», выпущенном фирмой «Выход». Среди этих архивных композиций есть немало любопытных, начиная от нескольких песен «Капитального ремонта» в исполнении Зорина и заканчивая «квартирными» хитами Майка времен «Все братья сестры»: «Ода ванной комнате», «Женщина» и «Седьмая глава».
Еще одна не вошедшая в альбом композиция посвящалась звукооператору Игорю Свердлову. Присутствовавший однажды в театре кукол Андрей Тропилло говаривал, что большую часть «Сладкой N» записывал не Свердлов, а Алла Соловей, поскольку Игорь преимущественно занимался сервировкой закусок. В принципе, об этом поет и Майк в своем посвящении Свердлову: «Допей портвейн, иди домой». Это, конечно, совпадение, но в год кончины Высоцкого на улице Некрасова был создан музыкальный продукт, где модным напитком провозглашался портвейн.
В заключение несколько слов о главной героине – полумифической Сладкой N, которой посвящалось сразу несколько композиций и существование которой Майк упорно отрицал долгое время.
«Сладкая N потрясающая женщина, которую я безумно люблю, но при этом я не совсем уверен в том, что она существует в природе… Но, может быть, она и похожа на ту на обложке», – говорил Майк спустя несколько месяцев после записи альбома в интервью ленинградскому подпольному рок-журналу «Рокси». В реальности прообразом Сладкой N послужила ленинградская художница Татьяна Апраксина, с которой Майк познакомился еще в 1974 году. Интересная внешне, с притягательным внутренним миром и шармом сказочной колдуньи, Татьяна была тогда основной музой Майка.
«Майк приходил ко мне в гости один или с кем-нибудь из друзей, скромно составляя маленькую свиту „Аквариума“, – вспоминает Татьяна, чей артистический псевдоним был связан с тем, что большую часть жизни она прожила в Апраксином переулке. Худенький, щуплый, с большим носом, с глазами, блестевшими добродушным любопытством, Майк готов был во всем участвовать и со всеми дружить. Ни одной из своих знаменитых песен он к тому времени еще не написал, хотя уже носил с собой аккуратную тетрадку, в которой закладывались основы будущих хитов. Он мог годами вынашивать одну песню, время от времени вписывая в тетрадку то слова, то фразу, прикидывая разные варианты, как бы составляя мозаику и подвергая текст постепенной редактуре».
Веер ассоциаций, возникших у Майка после четырех лет дружбы с Татьяной и резко вспыхнувшего, но недолгого романа, развернулся как собирательный образ Сладкой N. В глазах слушателей, правда, Сладкая N стала символом времени не в последнюю очередь благодаря удачно выбранному образу, не менее оригинальному, чем Вера Холодная, или Незнакомка Блока. В одном из