А вот тогда…
По четвергам в бане был женский день, а по пятницам – мужской. Для мужиков, как водится, это был целый ритуал – с пивом, с вяленой рыбой, долгими беседами ни о чем и обо всем сразу. И как-то раз во время одной из таких бесед друг отца сказал ему: мол, представляешь, Васильич, с работы домой иду, а какой-то мелкий пацанчик на футбольном поле каждый день один перед воротами стоит, лупит и лупит, лупит и лупит, прям до самой темноты порой.
Отец спрашивает:
– Маленький пацанчик, светленький такой?
– Ну да.
– Так это мой…
У нас недалеко от дома, минутах в пяти ходьбы, было совсем старое футбольное поле: ворота, покосившиеся от времени, драная сетка. И я каждый раз, как была возможность, брал мяч и лупил в эту сетку, пытаясь попасть в девятку. Дóма от меня, думаю, порядком уставали, тем более что жили мы тогда еще в маленькой бабушкиной квартире: все, что представляло собой овальный или круглый предмет, начиная с картошки, я пускал в дело, воображая, что это футбольный мяч. Что-то, понятное дело, разбивал, зато никакие другие игрушки мне вообще не требовались.
Полагаю, мама и бабушка меня и на улицу отправляли лишь с тем, чтобы хоть как-то унять мою футбольную активность. Типа: «Уроки сделал? Пойди на улицу, побей по воротам».
Ну а тогда, в бане, отцовский друг и сказал ему: «Раз такие дела, давай-ка твоего мальца в реальный футбольный клуб пристроим?»
На тот момент мне было четыре с половиной года, то есть ни о каких серьезных тренировках речь вообще не могла идти. Отец так приятелю и сказал: мол, куда пристраивать-то, с ума сошел? Сын 1986 года рождения, рано ему еще о футболе думать.
Но, похоже, свою роль сыграло выпитое в бане пиво. Во всяком случае, друг отца завелся по-настоящему:
– Ну и что, что маленький? У меня в ЦСКА знакомый тренер есть, Дезидерий Ковач, я с ним встречусь и все узнаю.
Каким-то образом отцовскому другу действительно удалось уговорить Ковача посмотреть на меня в деле.
Дезидерий Федорович тогда тренировал группу мальчишек 1984 года рождения и разрешил привезти меня на одну из тренировок. Мы приехали в манеж ЦСКА, какое-то время я побегал вместе со всеми мальчишками, хоть они и были на два года старше меня, после чего тренер сказал отцу что-то вроде: «Маленький, конечно, но неплохой, пусть бегает».
Ну а еще через неделю со словами: «Что-то в нем есть, хотя не знаю, что именно» – Ковач предложил родителям оставить меня у него в группе.
Собственно, Дезидерий Федорович не просто дал мне шанс тренироваться с пацанами, которые были старше и, соответственно, больше умели. Он стал самым первым футбольным тренером, кто в меня поверил. На второй тренировке после официального зачисления в группу я уже играл в воротах.
Родителям тогда пришлось непросто. В те годы в Москве не было такого трафика, как сейчас, поэтому в старый манеж, где мы тренировались, меня иногда на своем рабочем ГАЗ-53 привозил отец, если был свободен. А вот когда работа не позволяла, меня сопровождала на тренировки мама или бабушка. Иногда эту обязанность брал на себя дед.
Он был у меня один. Отец папы умер очень рано, я вообще его не знал. А вот дедушка с маминой стороны участвовал в моем футбольном детстве довольно активно. Наверное, было бы даже неправильно говорить, что он считал обязанностью или какой-то нагрузкой для себя сопровождать меня на тренировки. Скорее – гордился тем, что ему доверили отвезти внука на футбол. Даже когда это нарушало его собственные планы или какие-то договоренности с друзьями, он, не задумываясь, от этих планов отказывался. Надевал костюм, повязывал галстук и вез меня на тренировку. По крайней мере, я запомнил дедушку именно таким.
На автобусе мы ехали 15 минут до метро «Домодедовская», еще 40 минут уходило на то, чтобы добраться до нужной станции метро, зато их было три на выбор: «Динамо», «Аэропорт» и «Сокол». Если ехать предстояло в манеж, мы выходили на «Динамо», на старое Ленинградское шоссе, садились на троллейбус или трамвай и от Академии Жуковского шли 15 минут пешком. И так каждый день.
Когда тренировки проходили на старой «Песчанке», где были теннисные корты, гаревая дорожка, два футбольных поля, то удобнее было ехать на метро до «Сокола». Оттуда ходили сразу три троллейбуса – 6, 43 и 65-й, но мне всегда больше нравилась «шестерка», особенно когда я стал ездить на тренировки самостоятельно. Этот маршрут заканчивался на Третьей Песчаной на кругу, и пропустить нужную остановку было просто невозможно – тебя все равно выгоняли, даже если ты уснул.
Ну а оттуда за пять-семь минут можно было оказаться уже на старой «Песчанке».
Мешал ли футбол учебе? Наверное, все-таки нет. Уроки в нашей совхозной школе заканчивались в два часа дня, я бежал домой, переодевался и ехал на тренировку, которая начиналась в 16:15. Зимой тренировочный график сдвигался на более раннее время, чтобы не играть в темноте; но даже если возникала дилемма: уйти с урока или пропустить тренировку, – я всегда подходил к учителям, отдавал тетрадь с какими-то диктантами или контрольными работами и уходил из класса со словами: «Я не могу пропустить футбол».
Понятно, что не всем это нравилось, порой мне ставили двойки. Сам же я к учебе относился не то чтобы спустя рукава, но очень избирательно. Понимал, например, что никогда не стану химиком или физиком, что это мне вообще может не пригодиться в жизни. А значит, вполне достаточно знать предмет на твердую тройку. Ценность той же географии мне тоже казалась сомнительной, поскольку по мере того, как я рос как игрок, появлялась возможность довольно много ездить, в том числе и за пределы страны, и видеть своими глазами все те страны, о которых пишут в учебниках, вместо того чтобы крутить на уроке глобус. Ту же двойку в четверти по физкультуре мне однажды поставили за то, что я не приходил на уроки.
Наверное, сейчас мой пример покажется кому-то не слишком положительным. Я и сам порой задумывался, став взрослым, что в моей тогдашней позиции был определенный, причем немалый, риск. В 16 лет нет никакой гарантии, что футбол не разонравится, что ты не получишь травму, после которой не сможешь играть, что