С Игнашевичем и братьями мы в свое время как только не орали на поле друг на друга! Нравилось заводить друг друга, подстегивать. Получали от этого удовольствие, хотя послушать со стороны – трехэтажный мат во все стороны разносится. Но это работало. Главное – никто ни на кого за это не обижался.
Мат, как кто-то однажды сказал, это искусство, если хотите – инструмент. Если кто в футболе на него и реагирует, так это, наверное, судьи, хотя далеко не всегда им достается заслуженно. Просто участь у судьи такая: возьми свисток, выйди на поле – и тебя в ту же минуту начнут материть независимо от твоих действий.
Неловко бывает разве что в тех случаях, когда на кого-то начинаешь орать с использованием ненормативной лексики, чтобы было короче, понятнее и доходчивее, а тебя в этот момент крупным планом на экране показывают. Вот такое действительно неприятно, особенно когда понимаешь, что дома близкие перед экранами сидят. Но, наверное, эту часть игры в футболе не искоренить. Те же иностранцы, когда приезжают к нам играть, первым делом учат матерные слова. Покойный Миша Насибов любил подначивать Вагнера, когда тот начинал осваивать русский язык: «Подойди к доктору, скажи: “Олежка, пес, я хочу жрать”». Но это самый безобидный пример, наверное.
У любого иностранного игрока при себе всегда есть тетрадочка, куда записываются наиболее расхожие фразы, и можно биться об заклад, что первые несколько строк там будут матерными. Как бы ни пытались с этим бороться, я не сильно верю в то, что ситуацию можно изменить. Даже если убрать с трибун фанатов и посадить школьников, все равно кричать будут матом. В этом плане на футбольном поле происходит все то же самое, что и в обществе. В школах, во дворах, в компаниях…
Гораздо более важным мне кажется то, что происходит внутри команды. С некоторых пор я стал ловить себя на том, что всегда вижу перед игрой, у кого какое настроение. Знаю: если команда чересчур веселится в разминочной зоне, слишком громко включает музыку, это чревато плохой игрой. На тренировках такое может быть сколько угодно нормой, но надо понимать: свою основную работу ты делаешь только в матчах. Именно они являются отражением того, как ты работал всю предыдущую неделю, а значит, должен быть совершенно иной уровень концентрации.
Чувствую ли я сам, играя в нынешнем ЦСКА, свой возраст? Совершенно определенно я о нем не думаю. Разве что заметил, что восстановление немного дольше идет – на день-полтора, если сравнивать с тем, что было раньше. В частности, большего внимания стала требовать задняя поверхность бедра: если десять лет назад я вообще не чувствовал с ней проблем, сейчас приходится контролировать какие-то вещи. Я все-таки не полевой игрок, там у ребят немного другие мышцы работают.
С другой стороны, это и хорошо: если у тебя что-то болит – ты живой.
Иногда, конечно же, не хочется выходить на тренировку – из-за того, что ноет больное колено, плохо гнется спина, побаливает кисть, но я понимаю, что подвести Дмитрия Сергеевича Крамаренко, который сейчас тренирует вратарей ЦСКА, не имею права. Пусть в облегченном режиме, но все равно выйду на поле. И главный тренер, и сами игроки должны видеть, что вратарь вместе со всеми, с командой, пусть даже он не прыгает на тренировке по углам.
Я, кстати, не против, когда вратари делают прыжки на публику. Все-таки элемент шоу в футболе обязательно должен быть, а вратарские головокружительные полеты выглядят красиво и эффектно. Во все времена были вратари, которым просто нравилось прыгать. Хотя сам я к их числу никогда не относился, считал гораздо более эффективным правильно выбирать позицию и хорошо работать ногами. Лет до тридцати ноги были достаточно быстрые плюс мощные от природы. За счет этого я мог мгновенно перемещаться в воротах.
Возможно, помогли и тренировки Газзаева. Валерий Георгиевич, надо отдать ему должное, в бытность свою главным тренером ЦСКА гонял вратарей так же, как и полевых игроков, никому поблажек не давал. Разминки, кроссы в жилетах бегали, фартлеки лесенкой – 6 × 1200, 6 × 800, 6 × 600, 6 × 400, 6 × 200, тест Купера. Даже когда Газзаев перестал работать в клубе, он частенько говорил мне при встречах: «Видишь, Игорек, ты выдерживал всю работу, бегал вместе с командой, зато теперь столько трофеев у тебя!» Я в ответ смеюсь: мол, только ради трофеев и терпел.
Смотрю на себя иногда в том возрасте – впечатляет. Недавно прислали нарезку матча с «Арсеналом» в 2006-м. Последние минуты, мне головой били. Два переступа – и уже мяч отбиваю. Кайфанул даже, что мог так раньше.
Появляется ли с возрастом опасение, что мяч может прилететь в лицо или случится какая-то иная травма? Скорее, ты более тщательно начинаешь просчитывать любую ситуацию с позиции последствий. С моим опытом травм, которые случались в игре, я прекрасно понимаю, где могу позволить себе сыграть «на выходе», а где лучше остаться на линии ворот, нежели бежать на перехват, рискуя снова травмировать колено. Это не страх. Просто организм уже как бы дает понять: мальчик, тебе уже не 25 лет, как было, когда ты вернулся после второй операции и по-прежнему готов был бросаться на амбразуру.
В некоторых моментах своей жизни я все-таки суеверен. Временами думаю о том, как именно и когда окончательно завершу карьеру; даже, может быть, знаю ответ на эти вопросы, но говорить об этом не хочу по одной простой причине: мысли материализуются, а значит, до поры до времени их надо держать при себе.
Что касается профессии в целом, моя задача остается неизменной вот уже много лет: я должен дать своей команде максимум, на который я способен. Что будет дальше – покажет время.
Глава 15. Овертайм
Приходит время, и ты доходишь до точки, когда необходимо бросить вызов самому себе. Ведь тебе больше не приходится что-то доказывать кому-либо. Конечно, я могу сказать, что выиграл все и теперь мне не нужно устанавливать перед собой цели. Да, возможно, я могу начать работать меньше. Но всегда нужно продолжать идти вперед и оставаться амбициозным.