Нас опять обыграли. Мы оба оказались в западне. Причем дважды. А может, и трижды. Наши тела нас окончательно подвели.
Наше сознание, эта тончайшая нить, все еще оставалось свободным. И я ощутила это: шок и ярость Гесса. Его отчаянная борьба с химической паутиной, опутывавшей стальные мускулы, отзывалась во мне.
Он поглощал мою боль. Забирал ее у меня и принимал на себя, как и всегда. Мой первый и единственный мужчина стал моей надежной защитой от всех невзгод.
«Не позволяй страху овладеть тобой, – прозвучал его голос в моей голове, удивительно спокойный, почти нежный. Словно мы лежали не на холодном полу клетки, а спали в моей узкой постели на “Ковчеге”. – Страх – это непозволительная роскошь. Сосредоточься на мне. Давай сыграем в нашу игру. Помнишь? В правдивые истории».
Он точно сошел с ума. Сейчас, когда нас могут разобрать на части, как лабораторных лягушек, мне точно было не до историй…
Из почти незаметной щели в стене с тихим шипением появились две фигуры. Это были ядроиды. Их хромированные тела сверкали холодным, синеватым светом, отражая вспышки молний на прутьях. Длинные, безротые и безглазые морды, усеянные множеством оптических сенсоров, вращались, сканируя нас с механической точностью и безразличием.Их конечности напоминали гибкие, змеевидные щупальца, на концах которых блестели хирургические инструменты, сияющие неестественной чистотой. Один из них, без малейших церемоний, оттащил Гесса в угол клетки. Второй навис надо мной, заслонив свет.
Я видела, как его манипуляторы с шипением сжали мое запястье, фиксируя его. Другой щуп, тонкий и игловидный, провел сканирование вдоль моей руки, издавая тихое потрескивание. Потом бритва. Холодная сталь скользнула по коже головы, сбривая мои отросшие белокурые волосы. Они падали на лицо, на плечи, безжизненные и легкие. Я ощущала каждое движение, каждое касание, но не боль. Лишь холодное, бездушное прикосновение металла и обжигающую, немую ярость Гесса. Все прочие чувства он поглощал, как губка, не давая им до меня дотронуться.
«Моя очередь, – произнёс Гесс мысленно, и его «голос» оставался единственным источником тепла в этом стерильном кошмаре. – Тема… историй сегодня… самый большой мой страх».
Что? Сейчас?
«Я боялся тебя, Есения, – его ментальный поток стал неожиданно мягким, окутывая моё сознание. – С того самого момента, когда впервые увидел тебя на Селесте. Ты помнишь? Меня пугали твои глаза цвета мёда, в которых я видел одну насмешку. Я боялся твоего острого ума, отточенного как лезвие. Я чувствовал себя неуклюжим и нелепым – грудой мяса, косноязычным солдатом. В разговорах с тобой я терял дар речи, не мог подобрать нужные слова. Куда девалось мое красноречие, отточенное годами? Примерно туда же, куда и мое легендарное хладнокровие… А ты… Ты была словно неизвестное науке существо из другого мира. Светлая, яркая, непостижимая. И, глядя на свое отражение в запотевшем зеркале каюты, я думал: как ты можешь видеть что-то стоящее в этом уроде?»
Я лежала неподвижно, не в силах пошевельнуться, пока ядроид распиливал мой череп. Я слышала, как вибрирует костная пила, ощущала, как что-то сдвигается, обнажая беззащитную ткань мозга. Физическая боль была лишь слабым, едва уловимым сигналом из далёкой галактики. Её место заняла пронзительная горечь его слов. Искренних, откровенных, совершенно не характерных для этого человека, который всегда казался мне неприступной и непоколебимой скалой.Он… стеснялся себя? Он, чья самоуверенность, казалось, не знала границ, сомневался в своей привлекательности? Боялся, что я могу его отвергнуть?
Ярко вспыхнул голографический экран, парящий в воздухе клетки. На нем – увеличенное изображение хирургической операции. Я видела свои обнаженные кости черепа и тонкие, словно волоски, щупы, проникающие в серое вещество, направляясь к той самой нежной пульсации, что была моим Зеро. Это зрелище было сюрреалистичным и невыносимым – мой разум выставили напоказ, как схему какого-то механизма.
«Я не умею говорить о чувствах, – продолжал Гесс, и ментальный поток его мыслей был похож на крепкие, надежные объятия, ограждающие меня от ужаса, происходящего с моим телом. – Все слова казались искусственными, дешевыми, как в романтических комедиях. Но когда ты смотрела на меня, я впервые за долгое время ощутил себя не просто инструментом. Ты видела во мне человека, со всеми его фатальными слабостями. И это меня испугало. Потому что человек – уязвим. Его можно сломать. До завершения миссии я не имел права на это. Прости. Я должен был защитить тебя».
Внутри меня, словно невидимые реки, текли слезы, соленые и горячие. Они омывали мою душу, которая казалась окаменевшей.
Он не просто выполнял свой долг. Он сражался. С собственными демонами, с прошлым, с самим собой. Все это – ради меня.
Собрав остатки сил и воли, я послала ему ответ: всего несколько слов, выжатых из глубины души, из-под руин моего разбитого сердца. «Я люблю тебя. Мне жаль, что мы погибнем здесь».
На экране ядроид начал действовать. Вспышка ослепительно холодного света – сконцентрированный луч чистой энергии. В тот же миг я ощутила… не боль. Разрыв. Прорыв. Катастрофу. Словно невидимую пуповину, соединявшую меня с основой мира, с источником моей боли и силы, рассекли раскалённым добела световым мечом. Зеро, мой симбиот, мой дар и моё проклятие, мой спутник, исчезал. Он растворялся под натиском целенаправленной энергии. Его последний вопль был беззвучным воем на частоте, доступной лишь мне. Прощай…
И в то же мнгновение голос Гесса в моей голове изменился, вновь обретя знакомую твердость. Он звучал как тон командира, который всегда находит выход из безвыходных ситуаций.
«Ошибаешься, Си. Мы не погибнем. Автор только что совершил свою последнюю и роковую ошибку. Он слишком уверен в себе. Это его и погубит».
Я смотрела на экран и не могла понять, о чём он говорит. От области моего мозга, отвечающей за Зеро, остался лишь небольшой обугленный участок. Моя сила исчезла, и я чувствовала себя опустошенной. Я уже почти погибла. Нас с Гессом выпотрошат, как консервные банки, и выбросят в утилизатор. В чём ошибка?
«Зеро давно уже не был источником твоей силы. Он стал ее ограничителем. Природным предохранителем, который твой собственный мозг вырастил, чтобы не сгореть от мощи, которую больше не мог контролировать. Он