В его словах не было ни тени неуверенности. Лишь абсолютная, непоколебимая вера.
Он верил в меня куда крепче, чем я сама.
«И теперь, – его ментальный голос стал острым, – я почти убеждён, что эта клетка больше не станет для нас преградой. Как только ты в это поверишь».
Внешне всё выглядело так же. Ядроид стягивал мой череп грубыми и торопливыми стежками титановой нити, словно зашивая мешок с мусором. Но внутри, в той пустоте, что осталась после Зеро, начало зарождаться что-то новое. Неистовое. Неукротимое. Тихий, нарастающий гул, как перед землетрясением. Как будто вскрыли шлюз, сдерживающий океан, и теперь его воды, темные и могущественные, медленно, но неотвратимо начали подниматься, заполняя каждую клеточку моего существа.
Гесс избавил меня от физической боли. И теперь он подарил мне нечто более значимое. Не надежду. Уверенность. И оружие.
Холодный титановый шовник с глухим, финальным щелчком отцепил последнюю скобу на моем черепе. Я лежала, пригвожденная к полу химическими оковами, и смотрела в безликий оптический сенсор ядроида, в свое искаженное отражение в его хромированной поверхности. На периферии зрения, в самом углу клетки, Гесс, словно раскалённый добела комок, метался в вихре сдерживаемого гнева. Этот живой, горячий клубок поглощал последние остатки моей физической боли: все покалывания, все онемения, оставляя лишь его обжигающую ярость.
Он все еще держал меня, несмотря на собственную неподвижность. Как неприступная скала, он стойко противостоял ударам бушующего шторма, чтобы уберечь хрупкое деревце, приютившееся у его подножия.
Без всякой осторожности и с механическим безразличием металлическая конечность схватила меня за плечо и грубо сбросила с операционного стола. Упав на решетчатый пол, я ощутила короткую волну мелкой дрожи – единственный признак того, что моя нервная система еще жива.На мою свежевыбритую голову натянули плотный, непроницаемый капюшон, источающий запах стерильного пластика. Он полностью лишил меня сенсорного восприятия и отрезал от внешнего мира. Я погрузилась в темноту, окружённую пустотой, и осталась наедине с его голосом.
«Си. Не спать».
Его голос прозвучал с той же непреклонной интонацией, которую я слышала в самые напряженные моменты боя, когда каждая секунда была на вес золота. Это был тон командира, ведущего своих людей к победе.
«Лечись».
Лечись? Он действительно сошел с ума. Меня только что разобрали на части и кое-как собрали обратно. Я была выпотрошена. Я была пуста.
«Ты свободна. Ты не нуждаешься в симбионте-костыле. Ты – источник. Ты – дитя первозданной энергии Вселенной. Теперь твои руки развязаны. Посмотри».
Сквозь химический туман, остатки шока и непроглядную темноту капюшона до меня донесся его мощный мысленный импульс. Трехмерная, пульсирующая голограмма моего собственного тела, какой он видел его своими глазами биолога. Каждый разорванный сосуд, каждый поврежденный нейрон, каждый дисбаланс в биохимии был подсвечен, проанализирован, помечен целевым вектором для воздействия. Он давал мне не просто карту. Он давал дорогу домой, в мое собственное, искалеченное, но живое тело.
Я прерывисто выдохнула и вошла внутрь. Там, где прежде пульсировало Зеро, теперь зияла черная, беззвездная бездна. Но это не была пустота. Это был резервуар. Бездонный колодец чистой, неограненной, первозданной силы, которая миллионы лет ждала своего часа, с самого зарождения жизни.
Мысленно протянула руку и прикоснулась к первому разрыву в черепе. Это было не физическое прикосновение, а тончайший луч сконцентрированной воли, искра мироздания. Клетки мгновенно отреагировали, как солдаты на долгожданный приказ главнокомандующего. Они начали сходиться, множиться, сплетая новые ткани с невероятной скоростью. Жар, живой и согревающий, пробежал по моим венам, словно теплая вода, смывающая грязь, и паралич отступил.
Чувствовала, как срастаются кости черепа с тихим, удовлетворенным шелестом, как затягиваются разрезы, будто их зашивала невидимая рука, как нервные пути вспыхивали новыми, более яркими и широкими импульсами, образуя новые нейронные магистрали.
Это не было просто исцелением. Это было преображение, перерождение. Я видела, как моя плоть послушно подчиняется новому, более совершенному плану, заложенному во мне изначально.
Резко села, одним мощным движением, и сорвала с головы капюшон. Мир вокруг – клетка, Автор за стеклом, ядроиды – обрушился на меня с ошеломляющей яркостью. Каждый звук, каждый луч света, каждое колебание воздуха – всё было чётким, ясным, под моим контролем. Я видела пылинки, танцующие в свете, слышала тиканье неуловимого механизма за стеной, ощущала электромагнитные поля вокруг. Всё вокруг было не просто видимым. Оно было познаваемым.
Гесс лежал в углу, всё ещё скованный. Но его глаза, единственное, что он мог двигать, были устремлены на меня. В них я увидела немой вопрос, напряжение и… гордость. Гордость, которая была настолько мощной, что пробилась сквозь его выучку и самообладание.
Протянула руку, не касаясь его. Моя воля, многократно усиленная, та самая, что только что исцелила меня, мягко, но неотвратимо охватила его тело. Внутренним зрением я увидела ядовитые цепочки молекул паралитика, врезавшиеся в его синапсы. Я приказала им распуститься. Я заметила нарушенные нейронные связи и велела им восстановиться. Его мускулы, пронзённые иглами химического блока, вздрогнули.
Гесс вздохнул глубоко, полной грудью, впервые за долгое время ощутив настоящую свободу. Он поднялся на ноги с тем же кошачьим изяществом, которое было его сутью. Его руки сжались в кулаки, суставы хрустнули, но теперь этот звук означал возвращение силы.
«Как обстоят дела, Советник Оранг?» – мысленно поинтересовалась я, и в моем внутреннем «голосе» зазвучала та самая сталь, что всегда была в нем. Сталь, закаленная нашей с ним связью.
Мой напарник медленно выпрямился во весь свой величественный рост. Его тяжелый, безжалостный взгляд уперся в прозрачную стену. Я знала, что за нами наблюдают.
«Боеготовность стопроцентная, – его ответ был коротким, и я ощутила в нем дикое, дикое удовольствие. – Теперь о клетке. Экранирование работает на частоте 42.3 терагерца. Резонансная частота каркаса – 18.4 герца. Ты чувствуешь это?»
Я чувствовала. Я чувствовала всё. Каждый атом решетки пел свою песню, и я слышала в ней фальшивую, дребезжащую ноту. Слабое место. Не изъян в конструкции, а диссонанс, возникающий от неправильного сложения этих нот в общий хор.
Прежде чем я успела ответить, пространство вокруг нас содрогнулось. Мощный, глухой удар, словно гигантский молот, обрушился на внешнюю обшивку станции, прокатился по полу и заставил вибрировать прутья нашей клетки. Свет в кабинете погас, сменившись тревожным, кроваво-красным аварийным освещением. На прозрачной стене, отделявшей нас от