– Хорошо, спасибо, – хлопнула за горничной дверь.
– Правда, хорошенькая?
– Это ты по голосу определила?
– По манерам, – злилась Элла.
– Да, редкое чувство такта.
– Мне кажется, она и французский знает.
– Чувствую, как теряю полет.
– В смысле?
– Раньше ты мне все актрис сватала, теперь перешла на горничных.
– Это чистая корысть. Что-то уж больно часто она здесь меняет белье.
– Я уж подумал, что она тоже твоих рук дело.
– Жаль, что я не настолько прозорлива. Она, по крайней мере, скромна. Просто у актрис столько капризов, я прямо чувствую, как часть моих подарков утекает на другие пальцы, шеи и запястья.
– Брось. Ты же сама говоришь, что я делаю для тебя слишком много.
– Мне много не надо, мне нужно всё.
– Меня пугает твоя скромность, – улыбнулся Веня.
– Так напугала, что ты умчался аж за океан, – рассмеялась Элла. В ее глазах вспыхнул огонек ревности, будто она хотела от него прикурить вредную привычку, которую никак не могла бросить. Ревность сделала ее глаза еще прекраснее. – Ты мне так и не рассказал про Америку.
Веня понимал, что под Америкой подразумевалась девушка, с которой его познакомили в Нью-Йорке.
– Неужели и здесь ты?
– А как же ты хотел. Я всегда буду рядом, Веня, пусть даже в образе других женщин, знай, что это я. Когда я поняла, что не смогу тебя отговорить от поездки, я решила найти тебе достойную компанию.
– Пару.
– Ты как хочешь это называй. Тебе не понравилось?
– Америка как Америка, мне понравился Бруклинский мост, все время хотелось спрыгнуть. Идешь по нему – и прямо тянет в пучину.
– Красивая метафора. Влип, как мальчишка, чем же тебя так пленила новая пассия?
– Она смотрела на меня как на Бога.
– Что же ты? Так и не решился?
– Девушка отговорила.
– Вот, теперь ты понимаешь, для чего я тебе ее сосватала. Она была твоим ангелом-хранителем во время путешествия.
– Пожалуй. Это было похоже на любовь.
– А вот этого в сценарии не было. Что же тебя остановило от падения? Твоя дочь?
– И это ты знаешь?
– Я же тебе говорю, что все твои женщины на стороне – это я. Я тебе не могу родить, поэтому родила она, не помню, как ее зовут.
– Джессика.
– Она, может, не такая хорошенькая, но зато умненькая. Тебе без английского было бы там трудно.
– Да, она даже взялась стихи мои переводить.
– Говорят, вы там были неразлучны.
– Слухи.
– Да, женщины любят ушами.
– Перестань. Обычные сережки, бриллианты маленькие.
– Алмазная пыль, – усмехнулась Элла и закурила.
– Именно. Так что не переживай.
– Теперь точно не переживу.
– Я не знал, что ты такая жадная.
– А что я, по-твоему, не женщина?
– Нет, ты муза. А муза не может быть ревнивой.
– Поэтому вы и не расставались.
– Расстались, как видишь. Или это снова ты?
Элла промолчала, дав понять, что она уже ответила на этот вопрос раньше. Она остановилась. Представила Джессику, которая лежит в кровати и говорит ей: «Да, я тоже люблю покурить после секса. Шутка, не курила я никогда, да и секса не было давно». Эта реплика согрела Эллу, она прижалась к Вене, доказав себе, что ближе рифмы, чем она, у поэта нет.
Было похоже на то, что разговор их шел, шел и вдруг остановился. Пока Нежинский не толкнул эту невидимую дверь, перед которой они встали.
– Как тебе мои хоромы?
– А здесь уютненько, – стряхнула пепел прямо на ковер под кроватью Элла, осматривая незнакомое жилище Вени.
– Да, вполне, и готовят неплохо, – потянулся и достал пепельницу поэт.
– Ты ешь прямо в номере или в ресторане?
– Я заказываю прямо в постель. Наконец-то мы сможем побыть вдвоем. Мне надоело жить в условиях матриархата, я так больше не могу. Я хочу жить свободно и встречаться с тобой без свидетелей.
– Если ты о Яшке, то свидетель он никакой.
– Ты всегда его защищаешь.
– А ты при каждом удобном случае его оскорбляешь.
– Я?
– Да, ты.
– Если ты про тот вечер, это действительно было неудобно. Я в одним трусах, ты тоже, он пришел и лыбится.
– Нет, я о другом. Ему очень не нравится, что ты, здороваясь, всегда протягиваешь два пальца, можно подумать тебя от него тошнит.
– Так и есть. Тошнит. Во мне бурлит ревность. Стоит мне только представить, как он хозяйничает в тебе.
– Просто он мой муж. И не забывай, что именно он помог тебе с первыми публикациями, – выпустила она в Веню клуб дыма.
– Не забуду. Вы нашли себе прекрасного спонсора.
– Тем более тебе не о чем беспокоиться, Венечка. Муж, у которого нет денег, – это просто подружка. А подружки не должны тебя волновать, потому что люблю я только тебя, а с ним всего-навсего люблю заниматься любовью. Ты же с Джессикой тоже не в шахматы играл.
– Нет, я так больше не могу, я умываю руки.
– Венечка, ты уходишь от нас? – затушила сигарету в пепельнице Элла.
– Я уже ушел, а сейчас мне просто надо помыть руки. Всякий раз, когда ты напоминаешь мне о своем муже, мне хочется помыть руки.
Веня надел брюки, зашел в уборную, достал из кармана собственное мыло и начал нетерпеливо намыливать руки, будто соскучился по этому куску мыла и хотел с ним поговорить по душам.
– О, знакомый запах. Ты опять со своим мылом?
– Эта привычка оказалась такой же вредной, как и ты, и ее тоже не бросить, – ответил он под шум воды из-под крана.
– Да. Божественный запах. Будь у меня такое мыло, я бы тоже мылась постоянно.
– Марсельское. Я тебе подарю.
– Не надо, я чиста перед тобой. Знаешь, как это называется? – крикнула ему Элла.
Уверенная в себе, она не была так хороша, как ей казалось, но ее способность вовлечь, то есть заставить поверить окружающих, в свою правоту, именно это качество создавало впечатление ее неотразимости.
– Что именно?
– Твое чистоплюйство.
– Как?
– Гермофобия, – посмотрела на Нежинского, когда он вернулся из туалета, полусладким игривым взглядом Элла.
– Хорошо, хоть не графомания, – взглянул довольно на свои чистые руки Вениамин. – Что же ты мне раньше не сказала.
– Теперь я понимаю, почему ты двумя пальцами здороваешься.
– Я вообще не люблю здороваться за руки. За руки надо держаться, а не здороваться. Для меня руки – это поддержка, это инструмент, это связь. Давать их кому попало не хотелось бы.
– Коварный, – понимая, что Веня был настроен решительно, включила все свое кокетство Элла.
– Кто-то уже привык к моей манере, а Шола вообще так обиделся, что показал мне в ответ только один палец. Пришлось провести