Люди слушали его стихи и хотели любить так же жадно, как он любил… меня. Большие красивые глаза революции. Черные, жгучие очи любви смотрели буквально из каждой строчки. Женщина, которая волшебно превращала грусть в радость, будни в праздник, держала на коротком поводке великого придворного поэта. Чем она его купила: муза, расчетливо разбившая множество сердец, на первый взгляд девушка легкого поведения, на второй – поведение ее было настолько же легким, насколько и притягательным, а те, кто бросал третий взгляд, уже оказывались в западне чар и более не могли оторвать глаз, впредь существуя двумя желаниями возносить и совокупляться, добиваясь взаимной любви. Но революция, будучи натурой противоречивой, ставила на паузу, напоминала, что у нее есть муж и ей необходимо было его благословение. Яков благословил. И теперь поэт сладко млел на коврике из песца в ногах любимой, а Яков, проходя мимо, обязательно трепал его за ухом… хвала ласкала уши Нежинского и заставляла работать с удвоенным вдохновением.
– Вам действительно нравились его стихи?
– Само собой. Они же все были посвящены мне. Я знала, что все стихи мне, это купило меня целиком.
– Не верю.
– Вам никогда не посвящали стихов, поэтому вы не верите.
– Не верю, что вас можно так просто купить.
– Вы правы, взять меня проще, чем купить, – разделась мысленно Элла.
– Про вас даже сочинили байку, может, слышали, – сделал вид, что не заметил, Зоран.
– Яша, он любит меня, он мне даже стихотворение подарил.
– Лучше бы он тебе квартиру купил, а то проживешь всю жизнь в стихотворении.
– Что вы хотите этим сказать? Вы про подаренную Нежинским квартиру?
– И не только. Вам нужны были продажи. А продажи книг Нежинского хоть и были, но не то чтобы шиковать. Вам необходима была его смерть. Пока он был жив, все хотели его слушать и видеть, нежели читать. Как вы уже сказали – дорогой художник – мертвый художник.
– Какую меркантильную картину вы нарисовали. Я же не Корбут, у меня фобия на любое оружие.
– Очарование – ваше оружие.
– Мерси за комплимент. Хорошо, как вы себе это представляете?
– Представление – вот ваше кредо. Вы его разыграли отменно.
– Вы так говорите, будто у вас есть программка? – хитро улыбнулась Элла.
– Более того, я достал билет в партер, – указал на внушительный том дела Нежинского Зоран. – Вы теперь как на ладони. Вы боялись, что он женится на другой и денежки тю-тю.
– Как вы это поняли?
– По этому стиху, написанному незадолго до его смерти, где он вас называет бывшей.
Нет ничего хуже маринованных поцелуев.
Они у меня в холодильнике.
Открыл их как-то в ночи, тоскуя,
на вкус такие противненькие.
Может, у них истек срок годности
и они давно паразитируют
в силу своей губастой подлости,
чувственность имитируя?
Может, я уже не достоин
той любви законсервированной?
Хочу крикнуть: если кого обидел – сорри!
Я не прошел тестирование,
а посему возьму в руки грудь
первого размера тише,
придавлю ладонью чуть,
и вы прочтете то, что слышу я.
– Знали бы вы, сколько раз мы расставались, чтобы вечером встретиться вновь! Мы разводились и сводились так же закономерно, как разводные мосты. Вы все его стихи перечитали?
– Да, именно они мне открыли глаза на многие вещи.
– Они все о любви, я вижу, вам нравится читать о том, как мы их снимали? – издевалась над сыщиком Элла.
– Да, обнажились многие детали, которых нет в деле, – поднял он глаза на декольте Эллы и кивнул на толстую подшивку на столе.
Элла и Яков признаются друг другу в любви к деньгам Нежинского
– А ты не боишься, что он женится, и тогда прощай все наши мечты?
– Если только на мне. Ты не боишься?
– Нет, ты же меня любишь.
– А ты? Ты сказал это один раз, когда мы расписывались.
– Я же тебе сказал, что если что-то изменится, я тебе скажу. Ничего не изменилось.
– Ты всегда был скуп на слова.
– Не только на слова. Надо заставить его оставить завещание.
– Не волнуйся, он уже оставил. Все имущество в моих руках, мало того, все права на его книги.
– Ты ведьма, Элла.
– Нет, я твоя жена. И его, кстати, тоже, я не могла ему ответить отказом.
– Да какое это теперь имеет значение.
Зоран, Элла и шантаж
– У нас с Яшей алиби, вы же знаете.
– Было алиби.
– Почему было? Мы в тот вечер были в кино.
– В каком кинотеатре?
– «Аврора».
– Это минут двадцать на такси до отеля.
– Не знаю, не таксовала.
– Надеюсь, и не придется. Дело вот в чем: объявился еще один свидетель, который сидел в вестибюле гостиницы в тот самый вечер, когда убили Нежинского. И он утверждает, что видел мужчину и женщину, по описаниям, совпадающим с вами.
Зоран блефовал, его красивое лицо позволяло делать это настолько правдиво, что трудно было поспорить. За безмятежной стеной красивого лица было четыре карты, которые не представляли никакой ценности. Но Зоран так сильно поверил в них, что они вмиг превратились в тузовый покер, готовый положить на игровой стол любого, кто продолжит игру.
– Я не понимаю, о чем вы говорите.
Элла и Яков в творческом поиске убийства
– Женщине много не надо. Ей нужно всё. Разве ты не знал?
– Да. У тебя это написано на лбу. Чего ты хочешь? – дразнил Яша собаку искусственной косточкой. Та повизгивала и пыталась ее отнять.
– Хочу всё и сразу. – Наконец собаке это удалось.
– А что тебе мешает?
– Всё и сразу.
– Все и сразу. Я понимаю, о чем ты говоришь. Но это же так бесчеловечно, – погладил свою зверушку Яков.
– Не более, чем запирать его в другой комнате, чтобы заняться любовью.
– Но тебе же так нравились его стихи.
– При чем здесь стихи? Он стал неуправляем. Неужели ты этого не понимаешь?
– Успокойся, мы что-нибудь придумаем.
– Как я могу успокоиться?
– Погладь собаку, – взял с пола собачку Яков и передал Элле. – Раньше тебе это помогало.
– Раньше я была богаче.
– Погладь собаку.
– Сам погладь.
– Да, раньше ты была добрее. Проклятая инфляция.