Он превратился в настоящего бесстрашного шпиона. Он наблюдал – особенно за Лихэйном, – не подавая виду, что наблюдает. Он прислушивался к случайным разговорам, не подавая виду, что прислушивается. Он слышал, как Кот болтал с Бири по утрам, как дежурные сплетничали друг с другом, как Зена разговаривала с Хильди, маленькой жилистой поварихой убежища.
Он слышал, что один из огромных морозильников таинственным образом отключился, поэтому все продукты в нём испортились и их пришлось заменить за большие деньги. Он слышал, что среди дежурных произошла вспышка жёстокого расстройства желудка. Он слышал, что прачечную затопило, что в лечебнице нашли дохлую крысу, а в комнатах охранников перегорел весь свет сразу. Он узнал, что чат-боксы запрещены для всех сотрудников по соображениям безопасности, и недовольство в связи с этим постепенно нарастает.
Он услышал достаточно, чтобы понять, что в убежище не всё идёт гладко, каким бы безупречным оно ни казалось на первый взгляд. О книгохранилище он не услышал ни слова.
Конечно, он мог спросить Лихэйна или Зену, не позволят ли они ему снова взглянуть на книги со Скалы. Но он не стал спрашивать, потому что это повлекло бы за собой вопросы, а он до сих пор никому не признался, что умеет читать.
Это было связано со старой привычкой рассказывать о себе как можно меньше. И чем больше его тестировали и расспрашивали, тем упорнее он хранил свою тайну.
Если бы Лихэйн или Зена прямо спросили, умеет ли он читать, он бы сказал им правду. Но они ни разу не спросили. Они просто решили, что Дерри такой же, как все жители Истинного Ландовела, где книги под запретом, а чтение считается преступлением.
* * *
Через неделю ситуация начала меняться. Прибыл транзит, и некоторым детям сообщили, что они могут уехать.
Дисс и Лок оказались в числе избранных. Когда они пришли попрощаться, на них был фиолетовый лак для ногтей, а на затылке был приклеен маленький круглый пластырь.
– Получили свои коды, – похвалился Лок, с гордостью дотронувшись до пластыря. – Было совсем не больно. Через неделю всё заживёт, и пластырь можно будет снять.
– Не понимаю, почему вас отпускают, а мы должны торчать здесь, – пожаловался Кот.
– Мы лучше вас справились с тестами, вот почему, – сказал Дисс. Он перестал уважать Кота, с тех пор как узнал, что покидает убежище.
– Рад, что мы покончили с этими дурацкими тестами, – добавил Лок. – После нашего отъезда их больше не будет, так сказал старина Лихэйн. Зато нам вылечат зубы и обучат какому-нибудь ремеслу.
– Каким ремеслом ты займёшься, Лок? – спросила Бонни.
Лок усмехнулся.
– Не знаю, – сказал он. – Может, починкой ПТ? Сказали, что у меня к этому талант. Да всё равно – лишь бы не уборкой! На Скале мне этого по горло хватило.
Они с Диссом рассмеялись. Дерри удивился – как они могут смеяться над тем, что происходило на Скале? Память о ней всё ещё тяготела над ним, словно грозовое облако.
– Я собираюсь пойти в армию, как только вырасту, – сказал Дисс, выпячивая свою узкую грудь. Он глянул на Кота. – Солдаты получают дар за полцены, – лукаво добавил он и подмигнул Локу, когда Кот нахмурился.
Бонни и близняшки уехали на следующей неделе, сгорая от нетерпения и хихикая, встряхивая своими блестящими волосами, которые отросли ровно настолько, чтобы скрыть пластырь на затылке. Их ногти украшал глянцевый бледно-розовый лак.
Оказалось, что у обеих близняшек талант к математике. Они собирались когда-нибудь устроиться на работу в крупный кредитный банк. А Бонни хотела работать с животными.
– Лихэйн говорит, что я должна сначала научиться читать и писать, – сказала она Соломинке, Коту и Дерри. – Не знаю зачем. Моя тётушка Джей не умеет читать, но её лошадь такая крепкая, что может довезти телегу от Раздолья до нашего дома всего за один день! И мама с папой не умели читать, но прекрасно смотрели за нашими овцами. С ними никогда не случалось ничего плохого.
– Ничего хорошего наверняка тоже, – съязвил Кот, – иначе они бы не пытались бежать в Свободный Ландовел, верно?
Он всегда был в плохом настроении, когда очередная группа уезжала без него. Шли дни, и всё больше кроватей в спальной комнате складывали и уносили, и его беспокойство росло. Даже когда Бонгани и Вин вывели три жёлтых ПТ, стоявших в убежище, и начали обучать детей управлять ими, он отвлёкся от своих тяжёлых мыслей лишь на то время, которое потребовалось для овладения новым навыком.
Он нетерпеливо рыскал вдоль высокого проволочного забора, окружавшего территорию убежища. Он подружился с охранниками в зелёной форме у ворот. Охранники приветливо болтали с ним и позволяли ему любоваться оружием под названием «искра», которое они носили на бедре. Но если Кот надеялся, что кто-то из них услужливо отвернётся, чтобы он незаметно ускользнул, то его ждало разочарование.
– Мы всё ещё в ловушке, как крысы, – сказал он, глядя через одно из узких окон спальной комнаты на городские огни вдалеке.
Соломинка, казалось, понимала его раздражение, поэтому он проводил с ней больше времени, чем с кем-либо другим. Нум тоже держался поближе к Соломинке и при любой возможности тянул Дерри в её компанию. Кот презирал их обоих, но Соломинка никогда не отталкивала Нума и ради него терпеливо выносила присутствие Дерри. Так, сами того не желая, эти четверо стали одной компанией – по крайней мере, в глазах окружающих.
К счастью, на четвёртой неделе Кот, казалось, наконец угомонился. Он перестал спрашивать Зену и Лихэйна, когда наступит его очередь уезжать. Он перестал рыскать вдоль забора. Когда в пятницу вечером очередная группа отправилась в город и количество коек в спальной комнате сократилось до тридцати, он просто пожал плечами.
Но в субботу Кот не явился на ужин, и его нигде не могли найти.
Глава шестнадцатая
Оказалось, что Кота никто не видел весь день. Соломинка и Нум были в бассейне. Дерри притворился, что у него болит голова, и выскользнул из спальной комнаты, чтобы поискать потайные двери в опустевших коридорах. Все остальные были на улице и играли в игры вместе с субботними дежурными, которые выступали в качестве судей.
Среди персонала в столовой началась паника. Кто-то бросился звать Зену и Лихэйна. Повариха Хильди выскочила из кухни в своём чёрно-белом клетчатом фартуке и колпаке, чтобы объявить, что бедный мальчик, вероятно, где-то лежит больной – ей показалось,