– Которые же здесь «листья дуба, похожие на детские ладошки»? [30]
– Это листья, у которых наружная и внутренняя сторона отличаются, потому их уподобляют криводушным людям, они вызывают отвращение. Но у нас, твоих верных слуг, что снаружи, то и внутри, – так ему ответили.
– Хорошо, – сказал Хэйдзэй, и они продолжили путь, к ночи достигнув старого дворца в городе Нара.
На следующее утро Хэйдзэй повелел поднять бамбуковые шторы и изволил обозревать окрестности. На востоке видны были горы Касуга, Такамадо и Мива, на юге открывался вид до самой горы Такамути, на западе зеленой стеной стояли горы Кадзураки и Такама, вкупе с вершинами Икома и Футагами. «Все верно, – рассуждал про себя Хэйдзэй, – с самого начала местопребывание двора было установлено именно здесь. Какие мысли вынашивал мой родитель, когда переносил столицу к северу, в Киото?» Узнав от приближенных, что в северной стороне находятся гробницы императриц Гэммэй и Гэнсё, а также императора Сёму, Хэйдзэй распростерся, обратившись туда лицом, и вознес молитвы. Высоко вздымались черепичные крыши больших храмов, пагод было столько, что не счесть. Дома в городе тоже стояли как прежде, поскольку некоторые люди еще не переехали в Киото и столица Нара не выглядела «заброшенным селеньем».
Хэйдзэй сказал, что хочет помолиться Будде Вайрочане в храме Тодайдзи, и прямиком отправился туда [31]. Подняв взор на огромную фигуру Будды, он промолвил: «То, что я лицезрею, превосходит все ожидания. Будда родился в стране далеко к западу от Японии, но золотые цветы из Митиноку добавили ему сияния [32]. Поразительно и непостижимо!» Стоявший близко монах заметил: «Это изваяние представляет Будду таким, как описано в Сутре цветочного убранства [33]. Там сказано, что Будда в своем воплощении Нёрай, „Великого Сияющего Солнца“, находится на небесах, заполняя собою все, но может поместиться и в маковом зернышке. Изображение этого Будды пришло из Китая в нашу страну, на ступне ноги было написано „эра Кайгэн“ [34]. Перед вами уже третья копия того изображения, считают, что она очень точна, ведь фигурка была не больше пяти сяку».
Хэйдзэй не сказал на это ни слова, он не возражал – просто слушал. Таков уж был его характер, исполненный благородства. Даже когда Кусурико и Наканари толкали его к чему-то дурному, он лишь склонял набок свою голову в шапке эбоси, что вызывало умиление и грусть.
Подали обед. Хэйдзэй вкушал с удовольствием и спросил:
– Нам доставили сии яства рыбаки из Нанивы, близко ли это отсюда?
Ему ответила Кусурико:
– Столицу в Наниве основал император Нинтоку, но его отец, император Одзин, сделал наследником трона младшего сына, принца Удзи. После того как Одзин скончался, старший брат не высказывал недовольства и готов был служить принцу Удзи. Однако принц Удзи заявил: «Если я взойду на престол, обойдя моего старшего брата, это будет противоречить пути мудрецов» – и отказался. Нинтоку на это: «Нет, отец решил назначить наследником престола тебя», – и так они три года уступали друг другу, а трон оставался не занят. Наконец младший брат бросился на лезвие меча и покинул сей мир. Говорят, что до той поры рыбаки из Нанивы носили свежую рыбу для подношения государю от одного брата к другому и по дороге рыба портилась. Говорят, что оттуда и пошла поговорка: «Рыбак плачет над тем, что имеет» [35]. Старшему брату ничего не оставалось, как взойти на престол, и люди нарекли его мудрым государем, на много поколений он запомнился как непревзойденный правитель. А ты, наш государь, отрекся от престола, не пробыв на нем и четырех лет, – твои слуги и народ в отчаянии, только и говорят: «Как это горько!» Ныне царствующий император начитался китайских книг и последовал злейшему из тамошних обыкновений – узурпировал трон.
– Это уж слишком, – прервал ее Хэйдзэй, но она настаивала:
– Нет, государь, все твои слуги умоляют тебя теперь же вернуть престол, сделав столицей Нару, этот мирный город на равнине!
Рядом с отрекшимся государем был человек, который душой поддерживал его младшего брата, двуличный, наподобие тех листьев в Нарадзаке, – он этот разговор услышал и понес дальше, так что вскоре разлетелись шепотки: «Ах вот что!»
Наканари высказался обо всем этом так:
– Государь, скажите, что вы отдали престол из-за недомогания, а теперь снова вернете его себе. Если теперешний властитель будет противиться – я ведь начальник гвардии! Я поведу войска в Нараяму и к реке Идзуми – это покажет вашу силу.
Вскоре повсюду по городам и селам дети запели:
На юге раньше распускаются цветы,
Но в северные окна снег метет —
Холодные, холодные сердца! [36]
На севере, в Киото, прослышали об этом. Правящий император призвал своего доверенного человека из Нары, пристрастно расспросил, и вот что услышал:
– За этим стоят Кусурико, Наканари и их сторонники. В первый день Нового года отрекшемуся государю по обыкновению поднесли лечебные снадобья, но только тосо и бякусан. Третье лекарство, тосёсан, не поднесли. Хэйдзэй спросил о причине этого, и ему ответили: «Государь, вам едва ли доведется преодолевать горные вершины. Путь в столицу Киото лежит через пологие склоны Нарасаки, а за зеленой холмистой грядой дорога круто идет вверх и становится трудной. Но ведь ваши подданные не идут к вам с подношениями даже здесь, на равнине, окруженной зелеными холмами… Как это досадно!» При этом они проливали слезы, пока не промокли рукава одежд. Помимо этих слов, которые они тогда произнесли пред ликом отрекшегося государя, мне не известно ничего определенного. Неужели кто-то может желать военной смуты в благодатный век вашего правления?
– Ну что же… – произнес император и немедленно отправил стражников схватить Наканари и отрубить ему голову.
Отсеченную голову выставили в Нарасаке, а Кусурико была заключена под домашний арест.
Кроме того, хотя до сей поры новый император жаловал сына отрекшегося государя, принца Такаоку Синно, и даже собирался сделать его наследником престола, теперь он от этого отказался. «Будешь монахом», – повелел ему император, и принц обрил голову, приняв монашеское имя Синнё. Вероучитель Досэн посвятил его в доктрину Санрон, а затем Кукай открыл ему тайное учение школы Сингон [37]. Принц заявил, что хочет еще глубже погрузиться в буддийское учение, и в третьем году эры Дзёган отправился в Китай, странствовал, преодолел горы Памира, дошел до Лаоса, где всем сердцем отдался наукам. Потом он вернулся в Японию. «Ах, если бы этот принц стал следующим императором!» – говорили люди в верхах и в низах.