Повесть Западных гор
Перевод И. Мельниковой
Предисловие монаха Конрю
И нынче, и встарь неизменны страсти человеческие. Разница между старым и нынешним – в словах. С чем сравнить эти различия в словах? В мире бывают периоды расцвета и времена упадка, среди людей бывают утонченные и грубые – так же и тут. Велики отличия – велики трудности, даже если к языку древности обращается ученый муж. Даже тот, кто слывет знатоком, подобен человеку, который чешет зудящую ногу, не снимая обуви, – приятного в этом мало.
Но тому, кто умеет рассказывать о нынешнем, тщательно подражая старине, кто для грубого находит соответствующие благородные слова, задача по силам.
Аятари из Восточной столицы преуспел в изучении древности, знает нашу жизнь и заменяет низкие слова изящными [205]. Насаждая науку возрождения традиций нашей страны, знаменем своим он сделал стихи катаута [206]. Для наших традиций песни катаута – то же, что стихи цзецзюй для китайской поэзии [207]. В построении строфы, в форме стиха катаута отличаются особой изысканностью. Интонации здесь приподнятые, обороты речи изящные, образцами нередко служат древние произведения. Самое известное из таких произведений – это Кодзики, «Записи о деяниях древности», которые государь Киёмихара повелел составить некоему Абэ но Ясумаро [208].
Нынче по законам этой поэтической формы пишут стихи хайку, и кое-кто вставляет в свои строфы местные словечки и некрасивые обороты – это похоже на грубое ворчание и никуда не годится. Плохо, что многим нравятся эти безыскусные песни провинциалов.
Аятари опечален косностью недалеких людей. Восстанавливая оборванные нити связи с древностью, он мечтает отныне и навек повсеместно распространить катаута. Он самоотверженно пошел по этому пути и не жалеет сил, тяжело ему встречать неудачи и непонимание.
Мое же мнение таково: нужно усердно трудиться, у кого есть воля – тот своего добьется.
В минувшем году Аятари поселился в старой столице Киото, отгородил занавесом место для занятий и стал читать лекции. Возле входа к нему всегда много обуви.
Желая помочь своим ученикам в овладении искусством изображать новое по-старому и заменять грубое изящным, Аятари в трех свитках описал недавнее событие и назвал это «Повесть Западных гор».
Если тот, кто стремится постичь национальный дух и поэзию катаута, будет утром, да еще и вечером изучать эту книгу, мастерство его вырастет так, словно он побывает в горах Чжуанъюэ [209].
Сам же я – поклонник древней красоты и дружен с теми, кто свернул с мирских дорог. Предисловие это написал в ответ на просьбу.
Вторая луна пятого года эры Мэйва, год крысы старшего брата земли [210].
Написал бродячий монах старец Кёо по прозвищу Золотой Дракон [211].
Часть I
Глава 1
Золото
В деревне Мацуо уезда Отокуни провинции Ямасиро жил человек воинского рода по имени Омори Ситиро [212]. Всего у его матери детей было трое: кроме Ситиро, была младшая сестра по имени Каэ и еще меньший брат Содзи. Жена у Ситиро умерла рано, а престарелая мать была жива, и хотя в доме терпели нужду, о матушке все трое детей заботились как могли. В этой же местности жил мужчина по имени Хатиро, тоже родня им. Жил он вдовцом, но жена оставила ему по себе память – любимого сына Усуми. Как и Ситиро, жил этот Хатиро бедно. Никаким особым ремеслом он не занимался, но поскольку был искусен в обращении с мечом, понемногу учил других, тем и жил. Ситиро тоже в умении владеть мечом превзошел многих, к тому же хорошо стрелял из лука и ловко держался в седле. Ростом он был около шести сяку и двух сун [213] и меч носил длиннее обычного.
Муж этот, Ситиро, приходился Хатиро двоюродным братом, и были они потомками воина Омори Хикосити [214]. Про меч Ситиро говорили, что другого такого нет на свете: когда прославленный Кусуноки Масасигэ потерпел поражение в битве возле реки Минатогава в Сэтцу и погиб там, меч его, обагренный кровью, взял себе Омори Хикосити, и вот этот «отточенный клинок» славного Масасигэ, ставший достоянием семьи Омори, носил у пояса Ситиро, потомок Хикосити [215].
Из поколения в поколение передавали, будто душа отважного Кусуноки оставалась привязана к оружию, что послужило причиной всяких удивительных происшествий, и некий Ситиро, предок в седьмом колене нынешнему Ситиро, поднес этот меч в дар одному храму в горах. С тех пор о чудесах больше не слышали, род богател и процветал, был принят в могущественный клан и с фамилией Омори считались.
Ну а нынче семья обеднела, пропали все богатства. И вот наш Ситиро, который в совершенстве следовал пути воина, так что люди величали его «благородным рыцарем нынешних времен», крепко призадумался: «Единственная ценность в нашей семье – меч. И такой меч, испугавшись, точно женщины, пустяков, мы понапрасну отдали в храм. Как это горько! Пусть даже семья моя станет бедной, пусть являются мне дурные знамения – что из этого? Чтобы вернуть назад этот меч, я готов был бы поступиться всеми семью сокровищами».
Так он думал целыми днями, и однажды, приготовив пятьсот золотых монет, отправился в тот самый храм, куда его предок в седьмом колене отнес меч.
– Я потомок Омори Хикосити! Нынче хочу с почтением поднести храму пятьсот золотых монет. А мне верните меч – святыню, которая здесь хранится. – Так он попросил.
«Вот хорошо!» – думал про себя настоятель храма, но виду не показал, а завел такие речи:
– Что я слышу! На это невозможно согласиться. Ведь меч носил у пояса сам Масасигэ! А разве не говорят люди, будто под небесами он – зерцало воинской доблести? Раз уж оружие принадлежало такому человеку, оно достойно сравниться с мечом Кусанаги [216], – я, настоятель храма, думаю так. А деньги, что в них? Да будь тут хоть тысяча золотых – их только в воду бросить, вот как заповедал нам Будда. Ты пришел и принес сюда такую низменную вещь; если ты в обмен за нее получишь то, что пожертвовал твой предок, что к тому же является сокровищем страны, настоятеля этого храма сочтут глупцом… А то еще скажут, что в сердце моем поселилась алчность, и будут меня презирать…
Настоятель говорил с простодушным видом и теребил четки, сложив руки на животе.
Ум у Ситиро был острый от рождения,