– Что-то сомневаюсь. – Вот и у ташида прорвалось наружу невесть сколько времени копившееся раздражение.
– Почему?
– Никто бы мне не поверил.
– Поверили бы мне.
– Почему я должен тебе доверять?
– Почему я должна тебе помогать?!
Мы уставились друг на друга поверх лошадиных спин.
– Я тебе жизнь спасла! – Нижняя губа совсем по-детски дрогнула, пришлось досадливо её прикусить. Наверное, со стороны это выглядело так, будто вот-вот разревусь.
– Ты была вынуждена это сделать, – бессердечно обесценил мои благие намерения ташид. В полумраке конюшни его глаза по-кошачьи мерцали яркой зеленью. Оплывшая свеча вот-вот грозилась потухнуть, а маленькое, забранное двойным слоем слюды окошко света почти не давало. Да и откуда взяться свету, если снаружи успели сгуститься скорые зимние сумерки?
– Я… я…
Я слишком устала. Хотелось есть, хотелось согреться и как следует выспаться в тёплой мягкой постели. В конце концов, хотелось, чтобы обняли, утешили, пообещали глупое и несбыточное: «Всё будет хорошо».
Из моих ослабевших рук выпала суконка, которой я обтирала лошадь, из груди вырвался сдавленный в попытке придушить всхлип. Я отшатнулась назад, оперлась спиной о стену и прикрыла предплечьем лицо, не желая, чтобы Киар видел мои жалкие бессмысленные слёзы. Думала быстро справлюсь с минутной слабостью, но как оказалось, нельзя давать себе слабину даже на короткое время. Тело сотряслось от накативших как лавина рыданий, и я, окончательно сокрушённая пережитым и прочувствованным, опустилась на корточки.
Однажды он уже это делал – беспокоился обо мне. Вот и сейчас подошёл, чтобы помочь подняться, однако я не далась, вскочила сама и, по-прежнему не глядя мужчине в лицо, дрожащим голосом попросила:
– Хочу в баню. Пожалуйста.
И надо же! Получила желаемое вкупе с ташидом, который бессовестно остался стеречь меня в холодном предбаннике.
Было не по себе полностью обнажаться, когда за незапертой дверью сидит мужчина. Взбреди Киару в голову заглянуть внутрь, даже веником прикрыться не успею. Хорошо, что интересую его исключительно как внешний резерв силы и здоровья.
Мылась я не спеша, наслаждаясь пробирающим тело насквозь жаром. Баня была чистой, светлой с широким полком и большим запасом, что горячей, что холодной воды. Свечку на этот раз выдали восковую, не нуждающуюся в постоянном снятии нагара. Вот бы ещё была возможность выйти в предбанник остыть, освежить затуманенную голову, взбодриться, а то что-то меня совсем разморило, даже шевелиться не хочется.
В дверь постучали.
– Тайрин, с тобой всё в порядке?
«Нет».
– Да.
Я медленно стекла с полка на пол, стараясь не делать резких движений, при которых в глазах тут же начинало темнеть, ополоснулась заранее налитой в шайку прохладной водой, обернулась в кусок чистого белого полотна и осознала, что на одевание сил не осталось. Присев на высокий порог, прислонилась плечом к косяку и почувствовала, как сквозь незримую щёлку снаружи тянет приятным холодом. Теперь действительно приятным.
Невесело усмехнулась – всё познаётся в сравнении. Я привыкла доверять тем, кто рядом, и надо признать Киар тоже вызывал у меня безотчётное доверие. За короткий срок мы успели столько всего пережить, опасного и смешного, что его поступок стал для меня жестоким предательством. С другой стороны, о каком доверии или предательстве может идти речь, если мы ни разу откровенно друг с другом не поговорили? Я потащила его в Отрам, толком не обозначив разумный план действий. Ему не терпелось попасть в Хаттан по причине, о которой он тоже предпочитал умалчивать. Тем не менее мне было больно, а боль обычно причиняют те, кто нам небезразличен.
Дверь открылась так внезапно, что я не удержала равновесия и повалилась навзничь.
Меня поймали, бережно подхватили на руки, прикрыли сверху кожухом и вынесли наружу.
– Ох, деточка, неужто угорела? – запричитала хозяйка, когда со всех сторон нас окружило приятное избяное тепло. – Быть того не может. Я же все головёшки разбила, прежде чем заслонку закрыть. Клади её сюда, милок. Сейчас велю мужу выгнать забулдыг, чтобы вам отдохнуть.
В ушах стоял звон, в глазах мельтешили серо-белые мушки, поэтому я не спешила их открывать. Меня положили на что-то мягкое и хрустящее. Наверное, тюфяк, набитый сеном. Солома была бы жёстче. Сверху накрыли шерстяным одеялом. Дали воды.
Киар сел рядом на край кровати, помог приподняться, чтобы было удобнее пить. В его глазах плескалось искреннее беспокойство о моём состоянии. Ещё бы! Недомогание могло обернуться непредвиденной задержкой в пути.
– Я просто устала, – решила его не мучить. Если уж менять что-то в нашем общении, то начинать следует с себя. – Принеси мои вещи. Они остались в бане. Да и сам иди погрейся. Никуда я не сбегу.
Он, видимо, прислушался к совету, потому что отсутствовал довольно долго, но совсем без надзора меня не оставил. За занавеску, отделявшую спальный закуток от прочего помещения, то и дело заглядывали хозяйка и её любопытная дочь. Судя по всему, девушке было уже за двадцать, и поскольку она продолжала жить с родителями, значит считалась старой девой. Возможно, причиной тому была её неказистая внешность: рябое лицо и худоба – или чересчур робкий характер, из-за чего она постоянно сутулилась и не смела поднять глаз, а румянец смущения выступал на щеках лихорадочными пятнами.
– Как тебя зовут? – спросила я, когда девушка по наказу матери подошла узнать о моих желаниях и потребностях.
– Яся, – теребя подол передника, ответила скромница.
– Присядь, Яся. Дай на тебя посмотреть.
Я провела пальцами по бугристой поверхности кожи. М-да, работы много, силы мало.
Девушка напряжённо замерла под моим испытующим взглядом. О том, что я веда, она и её родители догадались сразу же, даже говорить не пришлось. По глазам что ли угадывают? Скорее всего…
– Ты красивая. Только надо кое-что подправить. Я попробую. В деревне есть знахарь или травник?
– Есть, – кивнула девушка, не особо понимая, к чему этот разговор.
– Принеси мне писчие принадлежности.
Пока Яся бегала за куском бересты и угольком, я переоделась в платье.
К тому времени посторонних из пристроя выгнали. Печь, чтобы было теплее, подтопили, с двух обеденных столов прибрали.
Написав названия нужных мне ингредиентов и выдав девушке три мелких серебряных монеты, отправила её за покупками. Сама достала со дна вещевого мешка потрёпанную годами записную книжку с бесценными мамиными «рецептами» и принялась