— Ты просто не в курсе, какие у нас ситуации случались при расплате, — пояснил со скорбной миной Никита, — а знал бы, не базарил попусту.
Электричка тем временем свернула на развилке куда-то налево, хотя главный наш вокзал был, насколько я знал, строго прямо.
— Чего это она не туда поехала? — спросил я у него.
— Все нормуль, — быстро отозвался он, — этот рейс же на Костариху-Гаугеля идет, а не в центр.
— И где будет следующая остановка? — продолжил интересоваться я.
— Где-где, на Костарихе и будет…
Поезд тем временем замедлил ход и встал где-то посреди снежной равнины — на станцию Костариха, равно как и на любую другую станцию это явно не тянуло…
Я глянул на Никиту и по вытянувшемуся вниз его лицу понял, что-то идет не по плану…
— Что-то не так, братан? — спросил я его на всякий случай, предугадывая ответ.
— Да ты чо, брат, — попытался сделать хорошую мину тот, — все пучком, — а сам скосил глаза направо в сторону соседнего третьего с головы вагона.
Я тоже заглянул в стеклянные двери, отделяющие нас от вагона — там уже близко к середине в нашу сторону уверенно двигались два таких конкретных мордоворота, и у каждого в руке имелось по бейсбольной бите.
— Извиняй, брателло, — сказал мне Никита, — ничего личного, просто каждый сам за себя.
И с этими словами, он нырнул в проход, отделяющий второй вагон от первого, оставив меня одного разбираться с ситуацией. Беседа с этими быками в мои планы явно не входила, поэтому я начал соображать в ускоренном режиме и таки сообразил — в другом кармане пуховика у меня имелись две отвертки, зачем и когда я их туда положил, убей не помню, но они были. Я быстро вынул ту, что побольше, и заклинил ей двери в третий вагон, надеюсь, полминуты у них уйдет, чтобы разблокировать эту нехитрую схему. А второй отверткой поменьше я начал отжимать наружную дверь в сторонку.
Быки дернули свою дверь, но она не поддалась, тогда они заорали что-то угрожающее, я к этому особо не прислушивался, работал над открытием внешнего выхода. За спиной послышались удары по стеклам — шалите, ребята, в советских электричках стекла очень крепкие, из деревянными битами не возьмешь, подумал я, окончательно освободив себе выход… ну все, мне пора, ничего личного, парни, просто каждый сам за себя, как тонко сформулировал водила Никита.
А спрыгнул в глубокий снег и немедленно двинулся перпендикулярно путям к краю полосы отчуждения — пока она не была отгорожена высокими заборами, это лет через 10–15 войдет в моду у руководства РЖД. Справа было видно недостроенное какое-то сооружение с торчащими вверх бетонными колоннами, скорректировал свой курс в этом направлении.
А братки с битами все же отжали свою дверь и теперь орали мне в спину — а поздняк метаться-то, ребята, не догоните теперь. Они, видимо, тоже это поняли и прыгать в снежную целину не стали, потому что я уже выбрался на заброшенный бетонный пол, откуда торчали колонны. Почтамт, вытащил я из памяти предназначение этого сооружения, его на закате советской власти начали строить, но деньги на стройку закончились где-то на уровне ГКЧП, так оно и стоит с тех пор. Сооружение огромное, спрятаться можно в сотне мест, так что обломитесь, брателлы.
А электричка постояла, да и поехала дальше, в сторону Костарихи… странно, сколько лет живу в своем Городе, а такое название первый раз слышу, подумал я. И еще одна мысль мне пришла — у водилы-то сейчас будут очень интересные разборки с братками. Ну и самая последняя мысль заключалась в том, что Паша-приемщик лома хотел меня кинуть, очень похоже на это, по крайней мере. Но ничего у Паши не вышло… на данный момент, по крайней мере.
Прятаться на этом почтамте я не стал, не от кого, а перебрался по заброшенным помещениям на другой конец, там начиналась частная застройка. А за ней, насколько я хорошо представлял себе карту этой части города, должен был ходить какой-нибудь транспорт. И точно, буквально через пять минут я услышал характерный лязг трамвайных колес, а еще чере пять минут уже ехал в трамвае-четверке, который меня довез практически до моей родной Черняховской. Мост только пришлось пешком одолеть.
Никого я по дороге не встретил, ну если не считать зловредной бабки Груши, которая по традиции выгуливала своего кота по кличке Кысик. О, Ваську же покормить надо, вспомнил я, а то оголодает совсем мое животное. Но первое, чем меня встретило мое жилище, был даже не Васька, а надрывающийся телефон.
— Алло, — поднял я трубку, когда разулся, — да, узнал… дела были… хорошо, жду тебя.
Это, как вы все наверно уже поняли, звонила моя любимая супруга Ирочка, она обещалась прибыть через полчаса… а теперь можно и Ваську покормить, да и самому подзаправиться. Пока жевал бутерброд, думал, где ж мне хранить эти деньги — не в Сбербанк же их, в самом деле, тащить. И еще надо ведь отстегнуть долю Палыча, да и Саню Томина не забыть… первому полагается 985 пополам… 490, если грубо… а второму 80 штук, тоже грубо. Да, надо бы, наконец, пересчитать бабло-то, подумал я, разворачивая пакет.
Все купюры были тысячного номинала, того же дизайна, что и последние советские, но без Ильича, в этом овале слева нарисовали Сенатскую башню Кремля с триколором на ней. Хотя бы в сумме Паша не наколол, подумал я, закончив подсчет, ровно 985 тысяч тут значилось, девять пачек по сто купюр и одна неполная. Но тут зазвонили в дверь — деньги я быстро спрятал в тумбочку в зале и пошел открывать… да, это пришла Ирочка.
— Как жизнь? — спросила она у меня, — не скучаешь тут?
— Некогда, дорогая, — отозвался я, — дела навалились как-то… что забирать-то будешь?
— Сейчас определюсь, — осмотрелась она по сторонам, — вот это и вот то…
Вещей с собой она набрала довольно большую кучу, я еще подумал, как же она их потащит? Во всяком случае, я ей не помощник в этом занятии. Но она как будто услышала мои мысли.
— Я на машине приехала, поможешь дотащить до нее?
— Конечно, — не стал отпираться я, — а что за машина?
—