Ответа я не дождался, выскользнул за порог квартиры и снова оказался в плесневелом подъезде, раскрашенном в цвет дешевых поддельных изумрудов. Все стены были зелеными, и только по верхам стелилась белизна. Я быстро сбежал по лестничному пролету, едва не соскользнув с последней ступеньки, и с силой толкнул подъездную дверь. Она запиликала, открываясь, но из-за своей тяжести поддалась с трудом.
«Я жду тебя в Жемчужной бухте», – написала Алиса.
Место мне сразу показалось странным для встречи, но, вспоминая, как Алису тянуло к той бухте, я не удивился ее выбору. До нее идти было минут пятнадцать, о чем я и написал ей, но сообщение уже осталось непрочитанным.
Ночной Морельск мне нравился еще меньше, чем дневной. Пусть месяц и висел на небе, пусть фонари ярко освещали центральный проспект, я все равно чувствовал себя неуютно и постоянно оглядывался. В один момент даже одернул себя – мол, совсем на сиренах помешался, уже и тени по стенам ползут, мерещатся. По проспекту я шел в одиночку, и даже пьянчужки в проулках уже не мелькали. Ни их пения, ни тихих разговоров – ничего не было.
Я слышал шум моря вдалеке и думал, что надо ускориться – до Жемчужной бухты идти дольше, чем до набережной. В горку подниматься было труднее, но я все равно старался. Если Алиса уже сидела на галечном пляже в бухте, то мне не хотелось заставлять ее ждать.
Перепрыгивая через трещины в асфальте, я уверенно шел параллельно набережной и возле одного из домов свернул в маленький узкий проулок. Пахло пролитым, застарелым алкоголем, сыростью и морской солью. Улочка была совсем короткой, и я прошел ее за пару десятков больших шагов.
Мне показалось, что я услышал пение вдалеке – нежное женское сопрано, но оно пропало так же неожиданно, как появилось. Часы в телефоне показывали почти десять вечера. Совсем скоро – полночь.
И людей на набережной уже было немного. Изредка мне встречались влюбленные парочки, шедшие в обнимку; еще реже – спешащие домой одинокие люди. На набережной в такой час редко можно было кого встретить.
Дойдя до середины пути, я почти перешел на бег. Брусчатка, выстеленная на набережной, еле виднелась в темноте. И я сосредоточился на ней и своем дыхании, чтобы оно не сбивалось: выносливости мне явно не хватало. Стараясь не думать о Крис и отце, я считал плитки под ногами, а потом решил перейти на подсчет длительности вдохов и выдохов. Каждый – по четыре секунды. Раз, два, три, четыре – вдох. Четыре, три, два, раз – выдох.
Наконец вдалеке показался спуск к Жемчужной бухте, который сейчас напоминал больше обрыв, нежели лестницу. Спускаясь по острым, неотшлифованным камешкам, я несколько раз чуть не споткнулся. Перила у лестницы проржавели, и моя ладонь, скользнувшая по шершавому металлу, тут же выпачкалась рыжим. Выругавшись под нос, я пытался разглядеть, нет ли порезов и ссадин, но рука нигде не кровоточила, и ржавчину я обтер об черные брюки. На них все равно не было видно пятен.
Но неприятное ощущение липкости на ладони все равно осталось, поэтому, сбежав по лестнице и ступив на галечный пляж, я рванул к морю. Волны вечером били особенно буйно, разбиваясь о берег. Я быстро сполоснул в пене руку от грязи и снова вытер ее о штаны.
Алисы на пляже не было. Кроме моего дыхания и бившихся о камни волн, ничто не нарушало тишины. И, только приглядевшись, я заметил, что малышка Эйдлен сидела на пирсе. Со спины было плохо видно, но по светлым, отражающим лунный свет волосам я ее узнал.
– Алиса! – окликнул ее, но она не обернулась.
Тогда я сам ступил на металлический пирс – точно такой же, как и перила. Проржавевший, поскрипывающий от каждого шага. Он дрожал под ногами так, что мне казалось – точно вот-вот провалится, и я разобьюсь о камни.
Алиса по-прежнему не оборачивалась, хотя она точно должна была слышать скрипучие шаги по пирсу. Внезапно, неожиданно для меня она соскользнула в воду. Пару раз недоуменно хлопнув глазами, я оцепенел на месте и ждал, когда она вынырнет. Но она не появлялась.
– Алиса! – надрывно заорал я и кинулся вперед.
Пирс задрожал под ногами сильнее, металл скрежетал от каждого моего шага. Мне оставалось несколько метров до его окончания. Я на ходу стянул увесистую куртку, швырнув ее на пирс. Приблизившись к краю, я бросился в воду, совсем забыв о том, что не умею плавать. Вода забилась в уши, одежда тут же прилипла к телу. Ледяной холод пронзал насквозь, кололо икры, я чувствовал, что задыхаюсь. Но, сделав рывок вверх, я вынырнул. Глаза залило соленой водой, роговицу щипало. Я с силой протер их ладонью, чтобы без боли открыть. Как только мне это удалось, я сразу огляделся, по-лягушачьи барахтаясь на месте.
Алиса была рядом. В бирюзовой воде ее волосы рассыпались золотой копной с болотным отливом. Она замерла, превратившись в подобие каменного изваяния, и медленно, даже не шевелясь, уходила ко дну. Ее будто уносило течением, неведомой силой, и я не сомневался, что ее тянут сирены.
Я готов был дать бой любой сирене, лишь бы освободить Алису из ее перепончатых лап.
Нырнув, я через силу открыл под водой глаза. Все виделось мутным, Алиса – тоже. Ее руки безвольно повисли, она не шевелилась, но глаза были широко распахнуты. Так, словно ей совсем все равно. Схватив за руку, я тут же потянул Алису к себе. Она поддалась с легкостью, больше напоминая куклу – хоть так ее поверни, хоть эдак. Ухватив покрепче за талию, я с трудом начал грести свободной рукой, помогая ногами. Мне уже и самому не хватало воздуха, легкие жгло. Только сила воли и желание жить не давали мне потерять сознание. И любовь к Алисе не позволила бы дать ей утонуть.
Первой я выкинул на пирс ее. Благо он был невысоким, и я сумел приподнять Алису достаточно, чтобы потом затолкнуть наверх. Мои руки давно ослабли, но, ухватившись за перила, я заставил себя подтянуться и тоже чудом выбрался из воды. Уткнувшись носом в грязный пирс, я пытался откашляться от попавшей в легкие воды и прийти в себя. Перед глазами мелькали светлячки и искорки, я пытался на ощупь найти Алису, но потом услышал ее хриплое дыхание рядом с собой. Кашель малышки Эйдлен разрывал тишину: мне казалось, еще немножко – и