Мы разделись, нырнули в тесную парилку с низким потолком и кое-как уселись на полке. Единственным источником света были неровные всполохи огня в зазоре топочной дверцы, которые отражались в золотых коронках на зубах моих товарищей. Чепелев подождал, пока мы немного привыкнем, потом нагнулся, зачерпнул полный ковш воды, щедро настоянной на дубовых листьях, и выплеснул ее на каменку. Последовавшее за этим шипение предупреждало о надвигающейся на нас волне сильного жара: он растекся по парилке и накрыл нас тяжелым облаком пара, пропитанным землистым ароматом дуба. Шурик, которому даже первый залп оказался не по силам, бросил крепкое словцо и исчез, закрыв за собой дверь. Снова ковш воды, а потом еще и еще. Мы сидели в тишине – дышали, предвкушали, расслаблялись, терпели.
Чепелев то и дело окидывал меня внимательным взглядом: казалось, он ждет, что я не выдержу такого жара или совершу какую-нибудь оплошность в ритуале. Когда я вышел голым и распаренным на ледяное крыльцо бани, то почувствовал, что он все еще наблюдает за мной, вероятно удивляясь тому, что я справился и не капитулировал. Будь я тогда один, наверное, просто постоял бы, наслаждаясь ночной тишиной и временной невосприимчивостью к пронизывающему холоду, но вместо этого я зачерпывал пригоршни снега и энергично растирал ими лицо, шею и грудь. Когда я закончил, Чепелев одобрительно покивал мне.
– Какой-то ты странный американец, – сказал он. – Знаешь толк в русской бане.
Мы сделали еще несколько заходов, чередуя парилку с короткими перерывами, а через час с небольшим помылись и вернулись в дом, чтобы поужинать и лечь спать. Назавтра мне предстояло впервые увидеть следы рыбных филинов.
7
Под натиском воды
На следующий день рано утром я наблюдал, как по склонам Сихотэ-Алиня разливается золото восхода. Толя хотел поискать новые доказательства присутствия рыбных филинов, а мне не терпелось воочию увидеть их следы, я знал только то, что они похожи на букву К. На этот раз я поехал с Толей, а Сергей с Шуриком на черной «Ямахе» отправились на юг, в сторону заброшенного поселка Унты. За последний день ледяной мостик, похоже, утратил часть своего объема, но все еще выдерживал наш вес, пока мы спускались. До места было рукой подать: приток, к которому Толя вез меня, находился всего в полутора километрах вверх по течению. Мы оставили снегоход на льду основного русла и на лыжах пробирались по заснеженной кромке впадающего притока. Льда на его поверхности почти не было: неглубокий ручей с прозрачной водой журчал по ровному галечному дну, огибая встречавшиеся на ее пути крупные валуны. Как и на берегах, поверх камней лежали толстые шапки снега, из-за которых они казались крупнее, чем были на самом деле.
Вдруг Толя резко остановился. Мы прошли не больше 200 метров от места старта.
– Свежие следы! – выдохнул он, в восторге показывая лыжной палкой вверх по реке.
Следы были огромные – примерно с мою ладонь, – и это наводило на мысль о внушительных размерах птицы, которая их оставила. Отпечаток правой лапы напоминал букву К, а левый был ее зеркальным отражением. Такое строение лап встречается не только у рыбных филинов, но и у скоп {40}. Считается, что это позволяет птицам крепче ухватить извивающуюся водоплавающую жертву. Наст, образовавшийся на сугробах из-за ночных заморозков, выдержал вес птицы и поддался ровно настолько, чтобы на его искристой поверхности остались четкие, хорошо заметные углубления. Филин шел, важно вышагивая, каждая подушечка на его пальчиках оставила отчетливый отпечаток, а два задних когтя процарапали снег, будто шпоры ковбоя в пыли родео. Солнце ярко поблескивало на этих отметинах – шрамах на бриллиантовом поле. Зрелище было великолепное, и я чувствовал себя невольным свидетелем чего-то тайного: филин прилетал сюда в темноте, под покровом ночи, но снег сохранил отпечатки его лап, чтобы я мог восхититься ими.
Толя был в восторге и с улыбкой на лице щелкал затвором фотоаппарата, стараясь успеть, прежде чем нетронутые доказательства нашей находки исчезнут. Он никогда еще не видел таких безупречных следов. Очень скоро, возможно уже через час, они обмякнут под действием солнца, и детали потускнеют.
Рыбные филины обычно охотятся в одиночку. Иногда пара может добывать пищу неподалеку друг от друга, но, как и людей, у каждого из них свои предпочтения. У одной птицы – свой любимый изгиб реки, у другой – своя излюбленная стремнина. Когда самка высиживает потомство или согревает маленьких птенцов в дупле, самец охотится за двоих и старается как можно чаще приносить подруге свежую рыбу и лягушек.
Мы пошли по следам и обнаружили место, где филин затаился над водой в ожидании рыбы, а потом увидели, где он спустился на мелководье. После этого его путь прерывался. Мы продолжили путь вверх по реке еще около километра, но больше следов не было, а потом вернулись уже по другому притоку обратно к Самарге, чуть выше того участка, где оставили снегоход.
Всего в нескольких метрах от притока мы заметили следы огромного зверя, который с непоколебимой уверенностью двигался к верховьям реки. Следы пересекали лыжню, затем поднимались на берег и прятались в лесу. Тигриная тропа.
– Я проезжал тут вчера вечером, – шепотом сказал Толя, давая понять, что это он прошел здесь на лыжах. – Следов тигра тогда еще не было.
Какой удивительный край, подумал я: люди, амурские тигры и дальневосточные рыбные филины ходят одними и теми же тропами с разницей в несколько часов. Тигры меня не пугали {41}: я уже не первый год работал в их ареале и верил, что они безобидны, если относиться к ним с уважением. По крайней мере настолько, насколько может быть безобидным крупный хищник. На западе их ошибочно называют сибирскими тиграми, но в Сибири тигры не водятся. Поскольку эти животные обитают в бассейне реки Амур, то и называют их амурскими.
Когда днем мы вернулись в Вознесеновку, Чепелев колол дрова в своих бессменных кальсонах, сапогах и легкой шерстяной рубашке. Он прервал работу и спросил, как наши успехи. Толя стал с гордостью описывать ему следы рыбного филина, в подробностях рассказывал, как птица шла берегом реки, складывал пальцы рамкой, демонстрируя, как он кадрировал некоторые из снимков. Чепелев слушал учтиво, но без явного интереса. И тут Толя упомянул про тигриные следы.
– Тоже совсем свежие, – протянул Толя, – иначе бы я заметил их еще вчера.
Чепелев опустил топор на землю.
– Чертовы тигры, – проворчал он и пошел в дом, мгновенно забыв про дрова, Толю и рыбных филинов.
Через несколько минут он появился на крыльце все в тех же подштанниках и сапогах, но теперь уже надел теплую куртку, шапку-ушанку и прихватил с собой ружье. Он запрыгнул в свой трактор, старую проржавевшую махину, и запустил двигатель, с ненавистью вглядываясь в таежную чащу. На Дальнем Востоке некоторые считают тигров бродячими обжорами, которые систематически разоряют популяции оленей и кабанов из-за своего неуемного аппетита. Те охотники, что живут исключительно за счет леса, видят в тиграх угрозу и готовы стрелять по ним, не раздумывая. Последние научные данные {42} показали, что амурский тигр обычно убивает всего одно животное в неделю, и поскольку они живут очень рассредоточенно (занимая обширные территории {43} от 400 до 1400 квадратных километров), то, конечно, не наносят существенного урона популяциям оленей и кабанов. На самом деле истинные виновники падения численности копытных – люди, которые злоупотребляют охотой и разрушают естественную среду их обитания {44}. Но из тигра получился хороший козел отпущения, и очень сложно изменить непоколебимое мнение этих людей с их непростой судьбой, независимо от того, насколько статистически обоснованны те или иные аргументы.
Чепелев вырулил на изрезанную колеями грунтовку, которая вела на север, к лесу; его сузившиеся глаза выглядывали из-под меховой шапки, сканируя горизонт. Он вел трактор, вцепившись одной рукой в дрожащий руль, а другой сжимая ружье. Ни дать ни взять – охота на тигра времен Индийской империи: королевская особа гордо