Утром мы получили подтверждение, что отплывающий на следующий день «Владимир Голузенко» готов взять нас с Толей на борт. Мы отправлялись из Адими, грузового порта, расположенного в 12 километрах к северу от Самарги. Председатель сообщил, что дорога вполне сносная и трудностей в пути можно избежать, если выехать до того, как солнце превратит ее в кашу. После этого начался обратный отсчет: до отъезда из Самарги оставалось 24 часа, и мы хотели посвятить это время поискам рыбных филинов. В конце концов, таяние льда вынудило нас значительно сократить обследование последнего участка реки. Подняться по Самарге, не столкнувшись при этом с открытой водой, было невозможно, поэтому мы с Толей на одном из снегоходов направились в тот район, который он обследовал накануне, а Сергей с Шуриком спозаранку поехали на юг к устью реки Единки, где прошлым летом Сергей слышал рыбного филина. Когда мы с Толей ехали по тропе через долину, он вдруг оторвал руку в перчатке от руля и указал на пухлое коричневое пятно размером с орла в доброй сотне метров от нас среди деревьев – это был рыбный филин, один из той пары, что жила в устье реки Самарги. Я впервые отчетливо увидел рыбного филина с тех самых пор, как столкнулся с одним из них в 2000 году.
Толя притормозил, чтобы мы могли получше разглядеть птицу, но, как только мы остановились, она вспорхнула, попятилась, а потом исчезла среди голых ветвей. Несмотря на радость от этой короткой встречи, я заволновался: ловля птиц был важной частью исследовательского проекта, но рыбные филины, похоже, всеми силами избегали внимания со стороны людей. Непонятно, каким чудом мы рассчитывали поймать их, если они не подпускают к себе ближе чем на пушечный выстрел?
Мы продолжили путь, а за нашими спинами в воду узких протоков, которые мы миновали, с треском падал лед. Если бы я впервые передвигался на снегоходе по тающему льду, то непременно встревожился бы, но теперь это воспринималось не более чем досадное обстоятельство, а не как опасные для жизни испытания, подобные тем, с которыми мы столкнулись в верховьях реки. Окружающий нас лес казался идеальным местом для рыбных филинов, но мы смогли осмотреть только часть территории. Так ничего больше и не увидев, мы вернулись в поселок, а через какое-то время туда приехали и Сергей с Шуриком. Им тоже не удалось ничего обнаружить. Сергей рассказал, что они видели умирающую от голода лошадь на каменистом побережье чуть южнее Самарги.
– Она лежала на боку… такая тощая… в судорогах… и медленно умирала, – сказал он, содрогаясь при одном воспоминании об этом. – Будь у меня ружье, я бы ее пристрелил.
10
«Владимир Голузенко»
Утром 10 апреля в избе царил положительный настрой. Мы с Толей быстро уложили сумки и примотали их к желтым саням. Сергей повез нас на север к Адими по тропе, на которой снежная каша чередовалась с грязью той же консистенции. На подъезде к поселку мы заметили огромный грузовик, который стоял с работающим мотором: дальше начинался вахтовый лагерь лесорубов, и частному транспорту въезд на его территорию был закрыт. Я вскарабкался в кузов ожидавшего нас грузовика, а Толя с Сергеем стали по очереди подавать мне сумки. Поскольку я рассчитывал встретиться с Сергеем через неделю в Тернее, наше прощание ограничилось рукопожатием и кивком. Толя забрался по лесенке в грузовик и хлопнул ладонью по металлической крыше кабины, давая водителю знак, что можно трогать. Мы покатили к Адими. Сергей смотрел нам вслед, стоя рядом с облепленным грязью снегоходом и пустыми санями.
Адими напоминал американский приграничный городок XIX века: то же тесное скопление деревянных построек из свежесрубленного леса, протянувшихся вдоль главной дороги с ее непролазной грязью. Работники лесозаготовительного предприятия спешили куда-то по наспех сооруженным деревянным настилам. Грузовик доставил нас к причалу, где оттрубившие многомесячную вахту лесорубы уже закидывали сумки на плечи и выстраивались в очередь, чтобы подняться по трапу на борт «Владимира Голузенко».
Корабль, который показался мне чем-то средним между буксиром и паромом, построили в 1977 году, а в 1990 году он перешел в собственность лесозаготовительной компании. Тесная носовая палуба была беспардонно зажата сзади капитанской рубкой, зато на корме и в салоне под ней было так просторно, что там легко поместилась бы добрая сотня пассажиров, хотя теперь на борт поднялось только человек двадцать. Пассажирское отделение напоминало салон самолета с рядами удобных кресел и двумя проходами между ними. Ближе к корме расположился небольшой кафетерий: титан с горячей водой, чай, растворимый кофе и несколько кабинок со столами и лавками. В переднем углу кают-компании вовсю ревел телевизор – крутили какую-то дурацкую комедию о жизни российской воинской части. Насколько я понял – а я всеми силами старался не обращать внимания на происходящее на экране, – сюжет фильма вращался вокруг компании добродушных, но бесшабашных призывников, которые постоянно ставили в неловкое положение своего командира, тучного офицера в фуражке с высокой тульей. С экрана то и дело неслось его любимое словцо «ё-моё», сопровождаясь сочным шлепком ладони по собственному лбу.
Большинство лесорубов собралось в передней части кают-компании вокруг телевизора, поэтому я выбрал тихое местечко поближе к корме и разложил свои вещи на несколько сидений, чтобы позже было где прилечь. Мне предстояло провести на борту 17 часов, а это немало. После этого я поднялся на палубу, где Толя фотографировал тихоокеанских чаек, висевших в воздухе за кормой, беренговых бакланов, поспешно нырявших при нашем приближении, и стайки морянок, которые покачивались на волнах у нас за бортом.
Как и в Агзу, окружающие проявляли к нам с Толей неподдельный интерес. Адими было уединенным поселением, где все друг друга знали. И вдруг откуда ни возьмись появляются два незнакомца: первый – приземистый, смуглолицый и фотографирует все подряд, а второй – высокий, бородатый и явно иностранец. За долгие 17 часов пути любопытство и скука одолели даже самых стойких лесорубов, и на протяжении всего путешествия к нам то и дело подходили с вопросами о том, кто мы такие и зачем приезжали в Самаргу.
Спустя пять часов после отплытия мы с Толей отправились в кафетерий за кипятком, чтобы заварить чай и перекусить тем, что взяли с собой из Самарги: половиной ненарезанного батона и колбасой, которые мы наспех затолкали в черный полиэтиленовый пакет. За соседним столиком перекусывали двое рабочих: один щуплый, а второй громадный. Увидев нас, они сразу же пересели к нам.
– Ну, рассказывайте, – потребовал великан, который представился Михаилом.
Мы приятно побеседовали о цели нашей поездки в Самаргу и об их работе на лесозаготовке. Михаил – его клетчатая фланелевая рубаха была расстегнута, давая волю буйной, как у йети, растительности на груди, – управлял лесозаготовительной машиной. Он хорошо помнил, с каким ужасом смотрел на вырубленный подчистую лес рядом с поселком Светлая. В России, как правило, применяли выборочную рубку, когда валят отдельные зрелые деревья, но в начале 1990-х годов совместное предприятие с южнокорейской компанией Hyundai рьяно взялось за подступавшие вплотную к Светлой холмы и уничтожило на них все без остатка. Кроме того, Hyundai положила глаз на долину реки Бикин {59}, такой же оплот удэгейцев, как и Самарга, но из-за протестов местного населения компании не удалось заполучить очередной лакомый кусочек. Вскоре после этого Hyundai и ее российские партнеры обвинили друг друга в коррупции, после чего сотрудничество в Светлой прекратилось.
– А не раздобыть ли нам водочки? – сказал Михаил, улыбаясь во весь рот.
Но тут к нам подошел один из членов экипажа и сообщил, что с нами хочет переговорить капитан. Я с радостью ухватился за счастливую возможность спастись от пьяного водоворота. Стоя на носу корабля, я слушал, как капитан с нескрываемым воодушевлением рассказывал о годах плаваний вдоль побережья Приморского края и называл горы и речные долины, мимо которых мы плавно скользили по безмятежным водам Японского