Роджер провел Рождество 1326 года в замке Изабеллы — Уоллингфорде. Его пребывание там объяснялось не только сезонным легкомыслием. Перед графом лежало решение четырех ключевых вопросов: Как объяснить захват трона Изабеллой с точки зрения законности? Как установить надзор за лордами, подобными Генри Ланкастеру, начавшему называть себя титулом брата, графа Ланкастера? Насколько долго можно держать в Англии войско из Эно? И, что не менее важно, как поступить с низложенным королем?
Первый и последний из поставленных вопросов следовало рассматривать как единую проблему. Если монарха подвергнуть казни, то его сын, вполне естественно, унаследует титул после гибели отца. Однако, осуществить подобный поступок, пусть, по-видимости, и простой, представлялось очень трудно технически. Здесь требовались созвание государственного трибунала, обвинение в измене стране, обвинительный вердикт и приговор о смертной казни. Роджер пригласил множество лордов и духовных лиц обсудить вопрос с ним и с Изабеллой. Удалось достигнуть крайне малой степени согласия. С точки зрения большинства приглашенных лордов, Эдвард опять показал себя незаинтересованным в благополучии Англии и заслуживал смерти. Тем не менее, некоторые из духовных лиц придерживались мнения, что Эдвард был назначен и помазан по Воле Божьей и, поэтому, не мог, опираясь на закон, оказаться низложен или судим. Этот церковный довод против суда подразумевал глубокие политические последствия: если король предстанет перед судом и получит обвинительный приговор, широкий круг людей может поверить, — таким образом Господь карает Англию. Против суда существовал и юридический довод. Если Эдварда не сочтут виновным в государственной измене, и большинство подданных решит, что монарх технически не может быть обвинен в предательстве, его придется освободить и, вероятно, восстановить в сане. Хотя трибунал было легко обмануть, это вызвало бы способные широко распространиться симпатии к Эдварду. Самая жесткая из линий относилась к семейству Ланкастеров, чей мир оказался поколеблен крушением, совершенным королем по отношению к Томасу Ланкастеру. Но сам Роджер оказался в 1322 году спасен от смертного приговора благодаря вмешательству суверена и на протяжение многих лет до этого являлся верным сторонником Эдварда. Даже сейчас он продолжал быть роялистом и стремился заручиться уважением принца, которое радикально отличалось от того, каким стало бы, прими Мортимер на себя ответственность за гибель отца юноши. Изабелла также не желала окончательно избавляться от мужа. Отчасти из-за окрепшей в браке привязанности, отчасти, исходя из соображений монаршего достоинства. Так как супруга Роджера оставалась в живых, не возникало и вопроса о союзе королевы с лордом Мортимером, даже если бы Эдварда и казнили. К концу декабря количество противостоящих убийству суверена преобладало. Роджер с соратниками решили не устраивать Эдварду судебного разбирательства, но заточить без трибунала, до конца его дней.
Подобная мысль сталкивала Мортимера с множеством еще более сложных проблем, если иметь в виду юридически обоснованное укрепление власти Изабеллы и установление правления ее сына. Из-за назначения принца Хранителем страны на время пребывания суверена на чужбине, с возвращением Эдварда это опекунство приходило к концу, пусть законный король и находился в тюрьме. Роджер и Изабелла нашли промежуточное решение, велев епископу Орлетону забрать у монарха Большую Печать и передать ее королеве. Тогда она смогла бы править от имени мужа или от имени принца, или же от своего собственного, как полагается по закону. Вдобавок, в декабре кабинету лорда-канцлера было приказано определить точные даты выпущенных сувереном указов, если те исходили от него в дни проживания в Кенилуорте. Но Мортимер и его постоянные советники, такие как епископ Орлетон из Херефорда и епископ Стратфорд из Уинчестера, понимали, — подобное положение дел нельзя затягивать надолго. Исключительно время мешало кому-либо бросить вызов законности данных постановлений.
4 января 1327 года Роджер и Изабелла вместе с принцем и членами двора вступили в Лондон. Возмущения немного утихли. Избрание в ноябре Ричарда де Бетюна мэром привело к власти одного из самых преданных сторонников Мортимера, который вернул столице некое представление о нормальности. Созыв парламента был соответственно запланирован на 7 января, поэтому лорды, духовные лица, рыцари из различных графств и представители как городков, так и Пяти Портов собрались в Зале Вестминстера. Но король вместе с посланными для его сопровождения из Кенилуорта двумя епископами не явились. В результате этого сессия парламента не смогла открыться, ведь собрание не признавалось обладающим парламентскими полномочиями, если на нем не присутствовал монарх. Ничего не происходило вплоть до наступления 12 января, когда епископы приехали в одиночестве. Вместо суверена они привезли с собой его вызывающий отказ участвовать в происходящем и объявление, что все те, кто оказался готов исполнить свой долг, — изменники. Произнеся такое, епископ Орлетон сказал, что отсутствие короля лишь к лучшему, — Эдвард носит в складках одежды кинжал, дабы убить Изабеллу при первой их встрече.
Механизм пропаганды Роджера уже действовал. Почти наверняка преувеличивший вызов суверена Орлетон так же хорошо, как и Мортимер понимал, — впервые в истории Англии представители общин государства были созваны ради функционирования в качестве власти, опережающей и превышающей Эдварда в области полномочий. В ту эпоху простолюдинов крайне редко звали на заседание Парламента, не говоря уже о вручении им возможности судить монарха. Но Роджер и его советники намеревались руководить прибывшими к собственной политической выгоде. Далеко не основы народовластия вынуждали Мортимера и Орлетона привлекать представителей английских городков к спорам о низложении Эдварда Второго, напротив, досконально продуманная попытка объединить все классы страны против суверена. Как следствие вышеописанного,