Орлетон незамедлительно перешел к существу вопроса: монарх отказался прибыть на заседание Парламента, поэтому, желает ли тот, дабы подобный суверен продолжал управлять государством, или же предпочтет этому правление его сына? Уверенность епископа в себе и искусные трюки в отношении последующих споров предполагали ожидание для окончания речи волны одобрения, слившейся с единодушным провозглашением преданности юному принцу. Но подобной реакции не случилось. Такого, разумеется, не предусматривали. Архиепископ Йорка, три других епископа и различные представители народных масс отказались давать ответ. Они объявили о страхе перед лондонцами, прославленными своей поддержкой Роджера. Некоторые из них хотели увидеть, как Эдвард лично выступит на заседании Парламента и прилюдно отречется, а не способствовать его свержению Мортимером и Изабеллой. Разочарованный Орлетон распустил собравшихся парламентариев до девяти часов утра и отправился советоваться с Роджером, что же им делать дальше.
Тот уже успел использовать имеющееся у него влияние на жителей столицы. Колеблющиеся не питали склонности отвечать на требования Мортимера, опасаясь дальнейших обвинений, и он вместо уменьшения страхов, решил их использовать. Роджер попросил Ричарда де Бетюна написать Парламенту, задав вопрос, не придут ли его представители к Залу Гильдий, дабы поручиться защитить Изабеллу с сыном и свергнуть монарха. Мортимер также призвал влиятельных лордов посетить этим вечером тайное собрание и обратился к их единодушной поддержке в низвержении Эдварда. Переворот почти смотрел в глаза. Теперь у Роджера на руках были все необходимые ему инструменты.
В девять часов утра во вторник 13 января Мортимер выступил перед собравшимися в зале Вестминстера людьми. Роджер вещал красноречиво, но и не пытался слишком сильно убеждать пришедших. Вместо этого граф продемонстрировал собравшимся послание от мэра и горожан Лондона, интересуясь, не они ли, как один, принесли клятву поддержать королеву с сыном и свергнуть Эдварда? Мортимер прибавил, что на встрече прошлым вечером все могущественные лорды государства уже обсудили данную проблему и единодушно вынесли приговор о необходимости низложить короля. По его словам, он не призывает к этому от своего имени, и также не может говорить от лица простого народа, но ему нужно высказаться по болезненному вопросу, ведь о том настоятельно просили вельможи. Тут на возвышение взлетел кузен Роджера, Томас Уэйк, и громко объявил, что он и не думал, насколько долго Эдварду позволят еще править. Когда в зале послышались одобрительные звуки, снова встал епископ Орлетон. «Неблагоразумный царь погубит свой народ», провозгласил он, приготовившись прочесть внушительную проповедь и приноровив трудности настоящего к теме, которую знал лучше прочих, благодаря мощи Божьего Слова. К моменту окончания речи святого отца Парламент действительно пришел в движение. «Долой короля! Долой короля!» — кричали собравшиеся. Но представление еще только начиналось. Стоило Орлетону вернуться на свое место, эстафету принял епископ Стратфорд. Разворачиваемая им тема, очевидно, основательно подготовленная заранее, заключалась в слабости главы нации и в том, что монарху нельзя позволять уводить страну с ее пути и дальше. По мере продолжения речи Томас Уэйк опять поднимался и вопрошал, воздевая руки к собравшимся: «Вы согласны? Народ государства согласен?» Но к этому мгновению представители согласного с излагающимися тезисами населения уже покинули зал, а оставшиеся молчали, понимая, — позже днем им еще предстоит посмотреть в Зале Гильдий на лондонцев. Когда волнение угомонилось, вперед выступил последний из тройки намеченных ораторов. Им оказался пожилой архиепископ Кентербери, Уолтер Рейнольдс. Он заявил, что народ Англии чересчур долго терпел притеснения, и что будь на низложение короля воля людей, тогда свершилась бы Божья Воля, и нынешнее царствование подошло бы к концу. Томас Уэйк снова встал здесь и спросил: «Такова воля народа? Разве это не воля народа? Неужели народ не хочет сместить этого короля и поставить вместо него его сына?» Ответом послужил одобрительный гвалт. «Да будет так! Да будет так!» Архиепископ постановил: «Ваш голос ясно услышан, Эдвард лишается полномочий править в государстве, и королем становится его сын, с чем вы единодушно и согласились». Затем, когда собрание достигло пика волнения, в зал под крики «Узрите вашего короля!» ввели принца Эдварда. При этом большинство собравшихся начали петь «Славу, Хвалу и Честь». Епископ Рочестера оказался одним из немногих не присоединившихся к пению и позднее был избит за недостаток проявленного восторга.
Откровенное манипулирование Парламентом целиком находилось под ответственностью Роджера. Позднее в тот же день внушительная толпа из знати, духовных лиц и рыцарей последовала за ним в Зал Гильдий, дабы принести клятву в преданности, необходимую Ричарду де Бетюну. Первым из поклявшихся стал сам Мортимер. Она отличалась от требуемой де Бетюном в письме. Приносившие присягу клялись исключительно защищать Изабеллу, ее сына и тех, кто сражался против Деспенсера, соблюдать Распоряжения лордов и свободы города Лондона. О низложении короля не было ни слова. Убеждение де Бетюна включить подобный текст являлось изобретенной Роджером хитростью, чтобы припугнуть не желавших сохранять тишину во время принесения присяги и произнесения в Парламенте речей. То, что большая часть собравшихся не произнесла клятву в Зале Гильдий не имело значения. Сама по себе клятва не играла роли, главное заключалось в низложении Эдварда. Все это влияло или даже прямо угрожало Парламенту голосованием в пользу смещения короля, таким образом Роджер мог заявить, что решение было принято с согласия совещательного института с народом Англии. Английская монархия кардинально поменялась. Навсегда.
*
Согласие Парламента низвергнуть Эдварда Второго стало достижением, поделившим историю на до и после. Никогда прежде ни одного английского монарха не смещали, как и не низводили с трона ни единого европейского короля, равного тому по статусу. Единственным прецедентом можно считать незначительного немецкого князя с не очень известным именем, но это произошло еще в самом начале четырнадцатого столетия. Таким образом, для викторианцев и исследователей первых лет двадцатого века ключевой характеристикой падения Эдварда Второго являлось развитие конституционности, в особенности, ее указание на роль в событиях Парламента. Сосредоточившись на конституционности, забывают отметить важнейшую черту в низложении короля: в действительности его не случилось. Эдварду не навязывали решение Парламента, а скорее просто попросили согласиться с ним.
20 января одетого в черное суверена ввели в зал замка Кенилуорт. Там он увидел лица пришедших сообщить ему о вынесенном Парламентом постановлении. Эдвард тут же потерял сознание, поднимать его на ноги пришлось епископу Стратфорда и Генри Ланкастеру. Орлетон зачитал предъявленные обвинения. Короля сочли виновным в нескольких преступлениях. А именно:
В неумении управлять страной и