В игнорировании добрых советов и в погружении в неподобающие монарху занятия;
В потере Шотландии и земель в Гаскони и в Ирландии из-за краха результативного правления;
В небрежении по отношению к Святой Церкви и, как следствие, нанесению ей вреда и в заключении ее представителей в темницы, в позволении убийств, арестов, ссылок и лишений наследства по отношению к знати;
В небрежении проверкой обеспечения англичанам справедливости и суда, вместо же этого, в правлении ради личной выгоды и в позволении другим поступать также, что противоречит данным при коронации клятвам;
В побеге в обществе известного врага государства и в оставлении королевства без правительства, таким образом, в соответственной утрате доверия и веры народа.
Так как жестокость Эдварда и негативные качества его характера подлежали осуждению, народ согласился, что нет иного выхода, кроме как низложить короля. Услышав обвинения и чрезвычайно потрясенный приговором, монарх заплакал. В конце концов, ему предложили выбор: отречься в пользу сына или сдержаться и освободить трон в пользу человека не королевской крови, но имеющего опыт управления, что, со всей очевидностью, подразумевало Роджера. Сквозь слезы суверен признал, — он сожалеет о ненависти народа к его методам правления. Эдвард согласился, — если население страны одобрит кандидатуру сына, он уйдет, освободив место юноше. Сэр Уильям Трассел выступил вперед и произнес текст отречения от лица всех лордов королевства, после него Томас Ле Блаунт прилюдно надломил свой служебный посох, продемонстрировав отставку монаршей администрации Эдварда. Таким образом, суверен сам отрекся и не был низложен, что имеет серьезные различия, позднее ставшие крайне важными.
Новости о произошедшем в Кенилуорте объявили в Лондоне 24 января:
«Сэр Эдвард, бывший король Англии, исходя из своей доброй воли и с общим советом и с согласия духовных лиц, графов, баронов и других представителей знати и общин государства, распустил правительство страны и решил, что бразды власти должны перейти к Эдварду, его старшему сыну, которому и следует править, царствовать и являться помазанным монархом, к чему всем магнатам стоит проявить почтение. Мы провозглашаем мир нашего господина, сына Эдварда и повелеваем под страхом лишения наследства, утраты жизни и членов, чтобы никто не нарушал царство нашего вышеназванного господина и короля. Если же кому-то есть что требовать от другого, то пусть требует с помощью закона, а не с использованием принуждения или насилием».
День после объявления об отречении стал первым днем правления Эдварда Третьего. Таким образом началось действительное правление Роджера и Изабеллы, дававших четырнадцатилетнему юноше основательные советы, следивших за его личной печатью, назначивших канцлера, державшего большую печать, и, разумеется, надзирающих за доступом лично к молодому монарху.
*
Роджер, как дирижер произошедших событий, никогда не сомневался в правомочности обсуждений относительно низложения прежнего короля, как и в правильности последующего его отречения. Еще до начала этих обсуждений он установил дату коронации на 1 февраля и решил, что три старших его сына должны находиться среди посвящаемых в тот день в рыцари. 13 января, в день произнесения им речи и объявлений в Парламенте духовных лиц, Мортимер был больше озабочен, что его сыновья наденут во время коронации нового суверена, и гораздо меньше думал о низложении старого монарха. Роджер велел, дабы сыновьям выдали ради такого случая рыцарские наряды. Три дня спустя он поменял мнение и решил, что юношам следует быть облаченными в одежды, достойные графов. Это имело место за четыре дня до отречения Эдварда. Увереннность Роджера в себе была настолько высока, а его власть — настолько велика, что облачение сыновей в качестве графов, подразумевавшее статус, превосходящий по значимости отцовский и перекрывающий занимаемый молодыми людьми, казалось никогда не рассматриваемым Мортимером, как самоуправство. Так же, в восторге проживаемого момента, это казалось не рассматриваемым и остальными.
В день коронации юный монарх был посвящен в рыцари Жаном Эно. Затем Эдвард, как требовала того традиция, продублировал число молодых рыцарей. Прежде всего в их ряды попали сыновья Роджера — Эдмунд, Роджер и Джеффри, — в одеждах графов, сопровождаемые Хью де Куртене, Томасом Лестренжем и остальными наследниками. Коронацию проводил архиепископ Кентербери, тогда как епископ Уинчестера и Лондона держал над юношей корону, слишком тяжелую, чтобы возлагать на его голову. На церемонии присутствовали оба епископа, сыгравшие столь основательную роль в произведении Парламентом низложения, — Орлетон и Стратфорд, равно, как и другие епископы, поддержавшие Роджера: Уильям Эйрмин из Норвича, Генри де Бургхерш из Линкольна и Джон де Хотэм из Или. Был даже епископ Рочестера, все еще лечивший свои синяки. На этот раз он присоединился в пении литании к епископу Эйрмину.
Как и заседавший недавно Парламент, коронация оказалась отмечена несколькими пропагандистскими утверждениями. Юный Эдвард объявил общее прощение всем преступникам, попавшим в заключение, сняв, таким образом, проблему, созданную его отцом, предложившим прощение ставшим солдатами, воюющими с захватчиками. По случаю отчеканили особую медаль и рассыпали ее экземпляры среди собравшейся толпы после церковной службы. На одной стороне медали изобразили юного короля, возлагающего скипетр на груду сердец с девизом: «Дарован народу в соответствии с его волей», на другой — короля, протягивающего руки, словно бы подхватывая падающую корону, с девизом: «Я не брал, я получил». Последнее сообщение, тяжеловесное и бесхитростное, как есть, не было неверным. Эдвард не брал корону, вместо него это сделал Роджер.
С официальной передачей короны в руки новому режиму, главные действующие лица революции обрели свободу в пожаловании себя всеми желаемыми землями, титулами и властью. Историки обычно заявляют, что Роджер и Изабелла воспользовались этим, порадовав сердце крупными дарами, что они оказались алчными, ненасытными и даже жестокими в приобретении территорий, замков и могущества. Подобное звучит, словно описание классического случая завоевателей, жадно загребающих поближе свои богатства, но данный образ насквозь ошибочен. Более внимательное исследование сделанных записей раскрывает значительную разницу между Мортимером и королевой в 1327 году. Еще в день коронации Изабелла добилась для себя годового дохода, размером не менее 20 тысяч марок (или 13 тысяч 333 фунтов стерлингов). Это феноменально отличалось в сторону увеличения от ее прежнего дохода, размером в 4 тысячи 500 фунтов стерлингов до того, как имущество королевы конфисковал режим семьи Деспенсеров. Таким образом, Изабелла обеспечила себе один из крупнейший личных доходов, которым никто и никогда в английской истории не мог похвастаться, даже покойный граф Ланкастер, чье состояние считалось невероятным. Роджер не стал следовать примеру государыни. В декабре 1326 года он получил опекунство над замком Денби и относящимися к нему землями с годовым доходом в размере 1