– Что ж, не сказать великолепие, но, по крайней мере, Рут поймёт, что мы и о ней помним, – заключила Сьюзан.
Когда Рут увидела стол с вином и петрушкой, она прижала ладони ко рту, и глаза её наполнились слезами.
– О, спасибо, спасибо! – выдохнула она.
– Я, конечно, не знаю, как по-настоящему проводить седер… – сказала Сьюзан.
– Но вы знали, что сегодня начинается Песах! – воскликнула Рут.
Мы сели за стол, и Рут рассказала нам, что в первый вечер Песаха вся их семья собиралась вместе на очень особенный ужин, который и называется седер. Вино, петрушка и солёная вода – это всё части седера.
– Я была однажды на седере, когда училась в университете, – призналась Сьюзан. – Будешь задавать четыре вопроса?
Рут обернулась к Джейми.
– Обычно их задаёт самый младший за столом.
– А какие четыре вопроса? – спросил Джейми.
Рут глубоко вздохнула и сказала:
– Первый такой: «Чем эта ночь отличается от остальных ночей?»
Джейми положил вилку на стол. Опустил ладошки на колени и повторил слово в слово:
– Чем эта ночь отличается от остальных ночей?
Рут сидела неподвижно. Затем она сказала:
– Мы обмакиваем петрушку в солёную воду, потому что заменяем слёзы благодарностью.
И она взяла свой стебелёк петрушки, обмакнула в плошку с водой и съела. И то же сделали Сьюзан, Джейми, Мэгги и, поколебавшись, леди Тортон. И я.
Рот наполнила солёная горечь. На вкус как слёзы.
Глава 32
Взять Рут с собой на шпиль церкви я не могла – всё-таки в пожарную охрану иноземцев не пускали, тем более из Германии. Но как-то в одну особенно ясную ночь, спустя где-то месяц после седера, я дождалась темноты и вывела её наружу. Домик плотно обступали деревья, но мы прошлись вдоль дороги, пока не оказались на открытом месте.
– Сьюзан мне показывала в небе картинки, – сообщила я, – ковш там, к примеру, дракон.
Рут вздёрнула плечами.
– Ну да, знаю такие, естественно. А ты думала, астрономию в Англии изобрели? Кеплер вообще-то немец был.
– Какой Кеплер? – Похоже на «Гитлер».
Рут рассмеялась.
– Ох, Ада! Зачем ты меня из дому вытащила?
– Хотела тебе показать. – Когда я рассматривала звёздное небо, мне становилось легче. Вдруг Рут тоже поможет. – Возможно, твоя бабушка сейчас тоже смотрит на звёзды. Те же самые. Может, прямо сейчас.
Рут плотно сжала губы. Помолчав, выдавила:
– Что, по-твоему, я должна на это сказать?
– Ничего. Мне просто показалось, что тебе нужно на них посмотреть, вот и всё.
Она зашагала обратно к дому.
– А ты не беспокойся, – бросила она мне, – насчёт того, что мне нужно.
13 мая 1941 года я в первый раз в жизни отпраздновала свой настоящий день рождения. Мне исполнилось двенадцать лет.
Раньше, примерно до сентября, я и знать не знала, когда у меня день рождения. Даты, которые стояли у нас с Джейми на эвакуационных удостоверениях, Сьюзан просто выдумала, чтобы были хоть какие-то. Но выдуманные мы с ней тоже отмечали.
Мама же дни рождения не отмечала. Она вообще ничего не отмечала.
Мэгги снова была у себя в школе, зато Рут с Джейми собрали цветов по живым изгородям и усыпали ими кухонный стол. Сьюзан дала мне на завтрак кусочек бекона и персональную яишенку из одного целого яйца; а перед тарелкой они с леди Тортон выложили подарки – книжки, аж три сразу.
Это был перебор. Под кожей зашевелилась знакомая паника, как на церковном шпиле. Бекон я отдала Джейми, книги отодвинула подальше, с глаз долой. Яишенку пришлось кое-как в себя запихать, чтобы Сьюзан не сердилась, что яйцо зря потратила.
А ведь дни рождения должны быть чем-то привычным. Их должна была отмечать наша мама. Но нет.
– Всё хорошо, – заговорила Сьюзан, наблюдая за моим лицом. – Что бы ты ни думала, что бы ни чувствовала – всё хорошо, всё в порядке. Ш-ш. – И заключила меня в объятия.
– Почему она меня не любила? – прошептала я.
– Потому что она была разбитым человеком, – ответила Сьюзан. – Помни об этом. Она, не ты.
Раньше у меня была калечная нога, но теперь она работала нормально. Выходит, не в ноге дело. Что-то ещё со мной не так. Другие матери ведь любят своих детей.
Я выбежала во двор. За мной следом Рут.
– Чего ты так испугалась? – спросила она.
– Ничего я не испугалась, – говорю. – Я вообще ничего не боюсь.
– Ага. А ещё у тебя совершенно обычная нормальная нога.
– Может, нога у меня и больная, – говорю, – зато голова здоровая.
Рут подняла дугой брови.
– Ну естественно! Кто же спорит?
– Так, всё. Я на конюшни. Мне надо проехаться. – Я сделала два шага по тропинке и обернулась к Рут. – Хочешь со мной?
Глава 33
– Сегодня у меня день рождения, – сказала я Фреду. – И в честь этого я беру с собой Рут прокатиться.
Фред помолчал. Только челюстью так – вперёд-назад.
– А леди Тортон знает? – спросил он наконец.
– Нет, – ответила я.
В нашем с Мэгги общем шкафу я нашла её старые бриджи для езды. Для Рут коротковаты, но она натянула поверх чулки. На конюшни мы прибежали, ничего никому не сказав.
– Рут может поехать на Коржике, – заявила я. – Коржик мой, и я решаю, кто на нём ездит. А сама возьму Иви. – Мэгги бы не возражала. Насчёт всех остальных лошадей леди Тортон могла бы взъерепениться. – Леди Тортон ушла в контору Женской службы. Она ничего не узнает. Мы же ей не скажем.
Фред насупился.
– Нехорошо это, – сказал он.
– Хорошо, – возразила я. – Иногда надо поступать по совести, а не по закону.
Фред почесал затылок и вздохнул.
– Только от посёлка держитесь подальше.
Оказавшись верхом на Коржике, Рут просто не переставала улыбаться. Вообще не могу припомнить, чтобы она до этого так много улыбалась. Когда я ей так и сказала, она рассмеялась:
– Знаю, ага. У меня уже щёки болят.
Мы шли рысью по краю поля. Рут похлопала Коржика по шее.
– Какой славный пони.
Держалась она в седле уверенно и легко; Коржик и сам как будто улыбался.
Я привела Рут на свой холм наблюдения. Солнце светило ярко, пригревало по-летнему. В воздухе пахло солью и свежей травой. Впереди широко расстилалась синь океана с белыми барашками волн у самого берега; ни одной рыбацкой лодки на горизонте. Иви вытянула шею, фыркнула. Её длинная грива гладила мои колени.
– Тем летом я немецкого шпиона