— Три с половиной, — не сдавался «Пиджак».
— Четыре.
— Четыре с половиной.
Цена быстро дошла до четырех с половиной миллионов. «Пиджак» оглядел зал с видом победителя, уверенный, что всех задавил.
Я спокойно поднял свою табличку.
— Пять миллионов от господина Зверева! — бесстрастно объявил аукционист.
«Пиджак» нахмурился, бросив на меня раздраженный взгляд. Он явно не ожидал конкуренции.
Он прошептал что-то своему боссу — такому же неприметному человеку рядом — и снова поднял руку.
— Пять миллионов сто тысяч.
Мелочится.
Я не стал дожидаться, пока он войдет в азарт и начнет торговаться по крохам.
Я снова поднял табличку.
Зал тихо загудел.
«Пиджак» побагровел. Он посмотрел на своего босса, тот с отвращением покачал головой. Они вышли из игры.
— Шесть миллионов… раз… Шесть миллионов… два… — аукционист обвел зал взглядом. — Продано!
Я опустил табличку, сохраняя невозмутимое выражение лица, хотя внутри все ликовало. Первый пошел. Я почувствовал на себе несколько тяжелых взглядов.
Лира рядом едва заметно улыбнулась. Одобрение.
Голицын, сидевший впереди, бросил на меня короткий, изучающий взгляд.
Вольский же выглядел откровенно довольным.
— А теперь, господа, — его голос снова стал бархатным, — нечто для души. Лот для истинных ценителей вечного, а не сиюминутного. Лот номер восемь: «Лунная ночь на Босфоре». Мастер — Иван Айвазовский.
Ассистенты вынесли на сцену картину. Небольшую, но от нее веяло мощью иного рода. Море, лунная дорожка, темные силуэты кораблей. Я не особо разбирался в живописи, но даже я чувствовал исходящую от полотна магию мастерства.
Я откинулся на спинку кресла. Это было не для меня. Для меня это была просто… краска. Красиво, но бесполезно. На это не наложишь щит, этим не убьешь демона. Но я видел, как загорелись глаза у людей в первом ряду. Для них это был не холст. Это был статус. Власть другого порядка — власть обладать тем, что бесценно, просто потому, что ты можешь.
Я бросил взгляд на Лиру. Она смотрела на картину с любопытством.
— Начальная цена: Десять миллионов рублей.
Торги начались немедленно, но велись иначе — неторопливо, с достоинством.
— Одиннадцать, — раздался сухой, как шелест пергамента, голос морщинистого старика, проигравшего Голицыну меч.
— Двенадцать, — тут же ответил пухлый мужчина из третьего ряда, который до этого молчал. Это была битва кошельков и престижа.
— Пятнадцать, — снова подал голос старик.
— Шестнадцать, — не уступил пухлый.
И тут в игру вступил Голицын. Он даже не поднял табличку. Он просто посмотрел на аукциониста.
— Двадцать.
Резкий скачок на четыре миллиона. Удар под дых конкурентам. В зале повисла тишина. Пухлый мужчина побагровел, но качнул головой. Старик смотрел на Голицына с нескрываемой ненавистью, но его лимит, очевидно, был исчерпан.
— Двадцать миллионов… раз. Двадцать миллионов… два, — аукционист обвел зал взглядом. — Продано! «Лунная ночь на Босфоре» отправляется князю Голицыну!
— А теперь, господа. Лот номер девять: «Вечерняя Звезда».
Ассистент вынес на сцену не картину, а одну-единственную бархатную подушку, на которой, вспыхивая мириадами холодных огней, лежало массивное ожерелье. Центральный камень — огромный, глубокого синего цвета сапфир — был окружен россыпью бриллиантов.
— «Вечерняя Звезда», — вещал аукционист, — ожерелье, по слухам, принадлежавшее одной из фрейлин последней Императрицы. Помимо ювелирной ценности, артефакт обладает слабым, но постоянным эманационным полем. Оно успокаивает владельца, снимает нервное напряжение и, как говорят, защищает от легкого ментального внушения или сглаза. Идеальный подарок для дамы сердца или… для собственной безопасности на сложных переговорах.
— Начальная цена: Четыре миллиона рублей.
Торги немедленно начали две дамы в бриллиантах из первого ряда, яростно перебивая друг друга.
— Четыре с половиной!
— Пять!
Тут в борьбу вступил тот самый морщинистый старик, что проиграл Голицыну меч. Его голос прозвучал, как сухой шелест.
— Семь миллионов.
Дамы возмущенно ахнули и отступили. Казалось, лот продан, но тут я заметил движение в ряду, где сидел тот самый пухлый мужчина из третьего ряда.
— Семь с половиной, — лениво произнес он.
Старик нахмурился.
— Восемь.
— Восемь с половиной, — не уступил пухлый.
Было видно, что оба покупают не для себя, а в подарок. Торги шли медленно, с достоинством, пока цена не достигла девяти миллионов. На этой отметке старик с явным сожалением покачал головой и отступил.
— Продано! — молоточек ударил. — За девять миллионов!
Я проводил взглядом ассистента, уносящего ожерелье. Девять миллионов за то, чтобы «снимать нервное напряжение». Да уж, у этих людей были свои, очень специфические проблемы.
Аукционист откашлялся, снова привлекая всеобщее внимание. Атмосфера в зале изменилась, стала более напряженной.
— А теперь, господа… — его голос снова стал торжественным, — нечто особенное. Для тех, кто ценит не украшения, а силу! Лот номер десять: «Вольность»!
На сцену вынесли еще один меч. Но если «Клинок Полуночи», купленный Голицыным, был воплощением пафоса, то этот выглядел… рабочим. Утилитарным. Он был из тусклого, сероватого металла, который, казалось, впитывал приглушенный свет в зале. Простое навершие, обтянутая темной кожей рукоять. Никаких драгоценностей. Но от него веяло холодом и опасностью.
— Клинок «Вольность», — вещал аукционист, его голос обрел уважительные нотки. — Выкован из редчайшего сплава метеоритного железа и пыли «Поглотителя» — материала, известного своей способностью «заземлять» магическую энергию. Оружие, созданное специально для охоты на магов.
Я вцепился в подлокотники кресла так, что побелели костяшки. Вот оно .
— Начальная цена: Шесть миллионов рублей.
Торги шли вяло. Чистые маги, предпочитавшие не вступать в ближний бой, молчали. Силовики, которым магические щиты были не так страшны, как клыки демонов, тоже не спешили.
— Шесть миллионов сто тысяч, — нехотя поднял табличку кто-то из задних рядов.
— Шесть двести…
— Восемь миллионов, — спокойно произнес я, поднимая свою табличку.
— Девять миллионов, — раздался властный голос.
Я повернул голову. Князь Голицын. Он смотрел не на сцену, а на меня. Усмехался. Он не торговался за меч. Он торговался против меня. Он помнил мой дерзкий ответ. Он решил проучить «мальчишку».
— Десять, — я не дал аукционисту даже открыть рот.
Голицын, видя, что я не отступаю, явно вошел в азарт. Он решил не просто перебить