В беллетристике наибольшее впечатление произвел на меня Тургенев и в особенности его «Отцы и дети». На старости и это я потом переоценил и понизил.
В Чертковской библиотеке много читал Араго и другие книги по точным наукам.
Кстати, в Чертковской библиотеке я заметил одного служащего с необыкновенно добрым лицом. Никогда я потом не встречал ничего подобного. Видно, правда, что лицо есть зеркало души. Когда усталые и бесприютные люди засыпали в библиотеке, то он не обращал на это никакого внимания. Другой. библиотекарь сейчас же сурово будил.
Он же давал мне запрещенные книги. Потом оказалось, что это известный аскет Федоров, друг Толстого и изумительный философ и скромник. Он раздавал все свое крохотное жалованье беднякам. Теперь я вижу, что он и меня хотел сделать своим пенсионером, но это ему не удалось: я чересчур дичился.
* * *
Я вел с отцом переписку, был счастлив своими мечтами и никогда не жаловался. Все же отец видел, что такая жизнь должна изнурить меня и привести к гибели. Пригласили меня, под благовидным предлогом, в П.
Дома обрадовались, только изумились моей черноте. Очень просто – я съел весь свой жир.
В либеральной части общества отец пользовался уважением и имел много знакомых. Благодаря этому я получил частный урок… Я имел успех, и меня скоро засыпали этими уроками. Гимназисты распространяли про меня славу, будто я понятно очень объясняю алгебру. Никогда не торговался и не считал часов. Брал, что давали, – от четвертака до рубля за час. Вспоминаю один урок по физике. За него платили щедро – по рублю. Ученик был очень способный. Когда в геометрии дошли до правильных многогранников, я великолепно склеил их все из картона, навязал на одну нитку и с этим крупным ожерельем отправился по городу на урок.
Когда мы в физике дошли до аэростатов, то я склеил из папиросной бумаги аршинный шар и пошел с ним к ученику. Летающий монгольфьер очаровал мальчика.
* * *
Одно время, в Боровске, я жил на краю города, где была близко река и я даже подвергался наводнению. Наша улица была безлюдна, покрыта травой и очень удобна для игр. Однажды увидел я у соседей маленького ястреба – японскую игрушку, сделанную из камыша и папиросной бумаги. Она была испорчена и не летала. С помощью пантографа я увеличил все ее размеры в несколько раз, так что размах крыльев был около аршина. Мой раскрашенный чернилами ястреб прекрасно летал. Можно было даже прикреплять к нему небольшие грузы. Нитка не была видна, и игрушку часто принимали за живую птицу. Особенно была велика иллюзия, когда я подергивал за нитку. Тогда ее крылья колебались, и было очень похоже на летящую птицу. Я много раз замечал, как большие белые птицы (вроде цапель) подлетали на некоторое расстояние к игрушке, а затем, разочаровавшись, поворачивали и улетали. Дети и взрослые толпой шли поглядеть, как я запускал по нашей круглой улице своего ястреба. Движение толпы даже обеспокоило квартального. Он полюбопытствовал, куда это бежит народ. Когда же приблизился и увидал не только игрушку, но и нитку, с досадой сказал: «Ну, кому придет в голову, что это не настоящая птица!» Другие думали, что я на нитке пускал прирученную птицу, и спрашивали: небось, мясом кормишь ястреба?
Ночью я его запускал с фонарем. Тогда с местного бульвара видели звезду и спорили: что это – Венера или чудак-учитель пускает свою птицу с огнем?
СЕРЕЖА
Евгений ПЕРМЯК
Рис. А. Артемьева
РАССКАЗ
Теперь-то уж Сережа большой человек. Сергеем Ивановичем его зовут. Геолог. Разведчик. От него, как рассказывают, ни одну тайну земля укрыть не может. Все откроет, все найдет.
А я его знал совсем мальчишкой. Лет четырнадцать ему было, когда мы с ним познакомились на речке Людянке. Знакомство началось в лесной сторожке, где мне пришлось заночевать у старика Ивана Макаровича. Старик доводился мне дальней родней и к тому же был отменным рассказчиком, вот я и пришел к нему за одной недорассказанной заводской историей.
Вечер стоял теплый, светлый. Недаром июнь у нас на Урале считается белым месяцем.
Сидим, значит, мы, разговариваем. Для попугу комаров костер развели. Тишина. Речонка течет – еле-еле журчит. Будто тоже дремлет, как и лес, как и травы. И вдруг слышим: «буль-буль-буль…» Не то кто-то идет, не то плывет по речке.
– Уж не выдра ли? – насторожился Иван Макарович. – Не похоже… А если корова, так откуда ей здесь быть… Да и зачем ей речкой идти понадобилось…
Бульканье ближе. Вскоре появился мальчуган. Довольно высокого роста. Белокурый. С синими веселыми глазами.
– Здравствуйте, – сказал он, оглядывая нас.
– Здравствуй, – ответили мы.
Разговорились. Пригласили его к костру. Спросили, кто и откуда, как звать, куда он по речке путь держит.
Мальчик назвался Сережей и рассказал прелюбопытную историю.
Сергея еще в прошлом году заинтересовал необыкновенный состав воды речки Людянки.
– Ненормальная как-то она, – сказал он. – Не то жесткая, не то мылкая… Странная вода.
– Ну и что из этого? – спросил я. Он повернулся ко мне и ответил:
– Пока ничего. Но меня и моего товарища-химика это заинтересовало. Он очень хороший химик. Мы с ним в одном классе учимся. А потом стали исследовать воду Людянки. Нам помог преподаватель химии. И мы обнаружили в составе воды мельчайшие прозрачные частицы слюды…
– Ну и что же? – еще раз спросил я.
– На этом основании, – неторопливо продолжал Сережа, – я и сделал предположение, что речка Людянка или один из её притоков проходят через залежи или хотя бы через слои слюдяного месторождения и вымывают из слоя мельчайшие частицы.
Мы незаметно переглянулись с Иваном Макаровичем, слушая рассуждения и доводы Сергея.
– К тому же, – продолжал он, – в одной из старых книг нам удалось обнаружить, что эта речка называлась не Людянкой, а Слюдянкой. Буква «С», может быть, потерялась со временем, или какой-нибудь землепроходец, даже писарь, неправильно записал ее название. И речка, названная от слова «слюда», стала называться более знакомым именем, от слова «люди».
– Смотри ты, как оно, дело-то поворачивается, – любуясь парнем, сказал
Иван Макарович. – И я это же самое слыхал. От бабки… – затем, обратившись к Сереже, он